— В пустыне будет весело…

— Тем хуже, — сказала Энни. — Мы уже там.

Я увидел нашего водителя. Он поприветствовал нас издали, а потом повернулся к своему коллеге. В течение десяти минут наши чемоданы были погружены, и мы заняли места в микроавтобусе.

Нам пришлось совершить несколько маневров, поскольку другой автобус загораживал выезд, мы проехали мимо автозаправочной станции, где стояла очередь машин, в воздухе запахло бензином. Когда мы наконец выехали на ухабистую дорогу, которая вилась желтой лентой по красной равнине, мы замолчали.

— Все в порядке? — спросила Энни позднее.

— Все в порядке.

Как все женщины после ссоры, она хотела, чтобы ее успокоили и уверили в будущем, по крайнем мере в самом ближайшем. На краю дороги стояли дикие акации, похожие на зонтики, чуть дальше перемещались обезьяны. Они двигались по саванне плотными рядами, у вожака был зад ярко-синего цвета. Их передние лапы касались земли, они остановились, что посмотреть на нас без страха и удивления. Вероятно, они уже привыкли к туристам.

Мы продолжали ехать в молчании. После нескольких часов монотонной езды автобус привез нас в гостиницу «Килагуни», тоже возведенную на сваях рядом с водоемом. Ее очертания терялись на фоне окружающего пейзажа. Гид провел нас до ресепшена. Я боялся, что там нас ждало новое послание. К счастью, ничего не было. Нам сказали «добро пожаловать», и слуга отнес наши чемоданы в номер. Одна из его стен была стеклянной и открывала вид на саванну. Через нее мы могли, не вставая с кровати, наблюдать за перемещениями зверей.

Мы вернулись в открытую столовую. По мере прохождения солнца менялись цвета предметов, свет и тень играли в прятки. Нас участливо окружали пологие холмы, походившие на обратную сторону слегка согнутой ладони. В глубине зала трое поваров-кенийцев в белых высоких колпаках подавали обед. В стоявших на длинном столе котлах были наложены рагу и рис, рядом стоял поднос с многочисленными сортами сыров и десертами.

Наш гид, удостоверившись в том, что мы хорошо устроились, назначил время встречи. В четыре часа нам надо было выезжать в направлении заповедника. Я чувствовал себя на удивление легко. Продолжая жевать кусок мяса, я попытался убедить себя, что боль в горле была следствием психосоматического расстройства, но сразу же прекратил этот самоанализ и проглотил две таблетки аспирина, заев их шоколадным муссом.

Я с удовольствием отдохнул бы после обеда, чтобы восстановить силы и постараться сбить температуру, но не мог рисковать, оставляя Энни наедине с водителем. Одному Богу было известно, что могли бы наговорить друг другу в мое отсутствие говорливая дурочка и молчаливый с виду шофер. Чтобы немного отдохнуть, я оставил Энни с ее кофе на террасе, а сам улегся на кровать поверх покрывала. Перед балконной дверью дрались две обезьяны. Предки Гарро и мои… Если Гарро однажды узнает, что я стал убийцей, то, чтобы отметить этот скандал, подарит своей жене перстень. Я был уверен в этом.

В четыре часа я поплелся на место встречи. Там меня уже ждала веселая и отдохнувшая Энни. Мы тронулись в путь. Пейзаж становился все более оживленным. То тут, то там пробегали зебры в черно-белую полоску. Они не обращали на нас никакого внимания, равно как и испуганные обезьяны, спасавшиеся с громкими криками. На удаленной линии горизонта несколько невозмутимых жирафов пощипывали листья акаций.

Понемногу я начал понимать тактику водителей. Они останавливали машины, опускали стекло и информировали друг друга: там-то встретились слоны, там видели тигра, за тем холмом находилось семейство львов. Сегодня мы ехали по наводке гида группы немецких туристов к месту расположения стада диких буйволов. Мы увидели одного живого буйвола! Доисторическое животное, которое уже снимали израильтяне, облокотившись на крышу своей машины. У буйвола была плотная шкура, время от времени он поднимал голову и глядел на нас огромными заспанными глазами. Ему едва не захлопали, когда он, не моргнув глазом, позволил какой-то длинноклювой птичке приземлиться на его голову, чтобы та поискала на его черепе насекомых.

В шесть часов вечера мы развернулись, чтобы вернуться в гостиницу. Но вдруг я испытал неожиданный сильный удар. Передо мной появился силуэт Энджи из золота и платины в синей и кроваво-красной одежде.

— Что случилось? — спросила Энни.

— Ничего, — ответил я, борясь с отвратительным желанием заплакать.

По возвращении в наше логово, охваченный невыносимой тревогой, я не находил места в тесной комнате. Мы поочередно помылись, словно каторжане, — я вытер голову большим махровым полотенцем, пахнувшим дезинфицирующим средством. В восемь часов вечера, сидя в столовой с видом на саванну, мы увидели внизу, рядом со сваями, облезлую гиену, которая бродила, подняв голову и задрав острую морду к туристам, и выпрашивала пищу. Это пятнистое животное на коротких лапах нюхало воздух, словно дрессированная собака, чуть ли не вставало на задние лапы. Из повторяемого в энный раз рассказа официанта стало известно, что с самого рождения гиену кормили туристы, что она была сиротой. Я не воспринял романтизм этой истории о гиене-попрошайке и тем более не разделял нежности, с которой Энни бросила ей кусок мяса.

— Бедное животное, — сказала она, — До чего же она мила!

Отодвинув тарелку, я попросил принести чаю. Мои беды еще не закончились. Наутро нам предстояло ехать в «Амбозели»[39]. Наш хмурый гид на прощание пообещал показать нам Килиманджаро.

Я оставил Энни наедине с ее эмоциями, вызванными попрошайкой-гиеной. Кстати, с ней были еще две, более дикие.

— Оставайся, если хочешь, а с меня на сегодня экзотики хватит.

Она с сожалением посмотрела на стол с десертами.

— Я же еще не…

— Кто тебе мешает? Бери. Я знаю, ты десерты просто обожаешь.

— Нет, — сказала она, — Я не хочу оставаться без тебя, я буду чувствовать себя одиноко.

Она встала и пошла со мной. Мы вернулись в номер. Она молча открыла свой чемодан, достала оттуда какую-то коробку и протянула ее мне.

— Почему ты не хочешь признаться в том, что тебе плохо?

— Признаться? Это не преступление. Я подхватил какую-то заразу, это пройдет… Что это за таблетки?

— Антигриппин, я всегда ношу их при себе. Прими их.

— Я уже наглотался аспирина, хватит с меня таблеток.

Я лег на кровать, она села рядом.

— Мне кажется, что ты думаешь о жене. Ты ее любишь…

— Оставь меня в покое!

— Ты к тому же ее боишься…

— Прошу тебя, хватит анализировать и заниматься дедукцией! Это мои дела.

— Хорошо, — сказала она — Буду молчать.

Она встала, принялась ходить, что-то перекладывать. Единственный ночник проводил границы света и тени. Она снова подошла ко мне: