В театре мы с Орсоном забыли прошлое. Он забыл, что с младенчества был втянут из-за родителей в наркоторговлю, а я – что жил в нищете. Мы полюбили театр. Полюбили всей душой и стали приспешниками.

–

Наступил 1997 год. Год, когда силы Чарльза Бейла начали иссякать. Вместе с ним начали меняться и мы. За несколько недель до очередного убийства все актеры театра стали видеть мир иначе, приблизились к Тьме. В крови забурлила ненависть. Не знаю, как остальные, но я острее ощутил боль и обиду на своих родителей из-за несчастного детства, хотя понимал, бедность – не их вина, или не совсем их. Стечение обстоятельств.

А вообще, если честно, вся труппа – обычные люди без мании мстить налево и направо. Да, есть своенравные, вспыльчивые, нервные, злые, но актеры не гады. Только перед очередным убийством Чарльз не мог контролировать свою сущность, поэтому она передавалась и нам. Но в обычной жизни – мы просто актеры.

И как глупо! Люди считают, что число Дьявола – 666. Но почему все забыли об 11?[35] Это ведь тоже число ужаса! Число демонов…

Так вот, в 1997 году Бейл собрал нас всех в гримерке и сказал, что один из нас должен привести к нему журналистку. Тогда-то мы и узнали с Орсоном, как это делается. Чарльз создал личное Чистилище. Чистилище этого мира от гадких, лживых людей из прессы.

По классике, с молодыми актерами театра хотели познакомиться именно девушки-журналисты. Мужчины и парни не переносили нас.

Во время интервью мы должны были рассказать будущим жертвам не только о жизни театра и о себе, но и закинуть на них крючок – как бы невзначай рассказывали девушкам о нелегком детстве или страшных родителях. Журналистки думали, что «это уже не интервью – он говорит со мной, как с другом», и восторгались. Далее все продолжало идти по классике, по давно заготовленной схеме: девушки просили контакты художественного руководителя, который почему-то никогда не давал интервью. Сначала мы, актеры, говорили, что он не любит прессу, но вскоре якобы сдавались под напором «гениальных представителей СМИ». Мы тешили самолюбие девушек, пускали пыль в глаза. Они гордились собой, восхищались нами и… потом погибали.

Мы должны были лично приводить журналисток к Чарльзу. И многие до нас приводили. А я… я не смог. Так получилось, что Марина выбрала меня для индивидуального интервью… И я не выполнил приказ Чарльза. Не смог. Сдался на полпути. Сказал Чарльзу, что не приведу к нему Марину – журналистку, в которую по неосторожности влюбился. Но что мое слово против его цели? Он все-таки убил Марину. Мою Марину…. Он убил ее!

–

Его оружие – поцелуй. Он убивал журналисток отравленным поцелуем. Хотел пробраться к их языкам. Журналисты много болтают, считал Чарльз. Он хотел заткнуть их. Заткнуть… Но перед этим он обольщал. Они не могли двигаться, противиться ему. Они влюблялись…

Как говорили старые актеры, силами притяжения и гипноза Чарльза наделил демон мести Аластор после того, как художественный руководитель убил Эмили. Демон посчитал, что Бейл достоин высшего проявления мастерства и наградил его.

Марина. Она тоже перед смертью любила его. Иллюзорно любила. Помнила ли она обо мне перед тем, как навсегда закрыть глаза? Марина…

И ни в одной стране, ни в одном городе полиция не подозревала театр в похожих преступлениях. Ни в одном… Чарльз не оставлял следов. Время смерти было таким же, как и начало спектакля. Жертв всегда находили либо в подворотнях, либо около их домов. Полиция была в недоумении. Хотя… нет, многие знали, догадывались… но Чарльз гипнотизировал их, путал карты. Они забывали о странностях. Они… забывали. Полиция оставалась бессильна против Чарльза.

Чарльза не поймать. Его можно только убить. Убить. Но разве демона можно убить? НЕТ. НЕТ! Н Е Т!

–

Актеры театра «GRIM». Приспешники и гончие из самого ада. Люди, которые отдали себя искусству и привязали свои души самому Дьяволу. Кто они? И кем я был?

Марионетки.

Чарльз отпускал актеров только после того, как им исполнялось 56 лет. Ни больше ни меньше. Он отпускал их в жизнь, стирал память. Актеры театра «GRIM»… они повсюду, но не помнят об этом. Те, кто хорошо служил ему, счастливы, а я… а что будет со мной?

–

Я давно не писал сюда. Мне все хуже. Препараты ухудшают память. Но я должен успеть. Успеть сказать!

Самое нелепое… я уже не помню, кто такой Чарльз. Откуда он появился? Почему он стал демоном? Не помню… Даже имя его ускользает от меня. Я его забываю. Я забываю Чарльза. Но я не могу забыть маски, с помощью которых он управлял нами. Он за нами следил. Он всегда был рядом. Он знал наши мысли. Он знал нас…

Но что он совершил в прошлом?

Великое…. Почему великое? Великое…. Ограбление… Марина! Он убил мою Марину!

Он… Я не помню, как его зовут….Он – шестнадцатый грабитель почтового поезда.

Он… Чарльз! Убийца!

Орсон… Барон… он стал Бароном. А я – Нищий. Но… Что с Орсоном? Орсон Блек. Что с ним? Орсон!!!

Я выписалась из больницы через две недели реабилитации. Кожа на бедрах и туловище стала как у полуторамесячного ребенка – свежей и бархатистой. Больше всего беспокоила левая сторона. У шеи и уха кожа осталась красной, а не привычно бледной. Волосы я подровняла в парикмахерской. Новая длина еле-еле скрывала уши, доставляя не только внутренний, но и внешний дискомфорт. Я чувствовала себя так, как если бы меня раздели зимой догола и сказали ходить по улице в таком виде двое суток.

Я часто раздражалась, хотя изо всех сил боролась с внезапными вспышками гнева. Я с трудом мирилась с отражением в зеркале, поэтому огрызалась на всех, кто смотрел на меня с сожалением. Больше всего доставалось Джейн и Джеймсу, который не только навещал в больнице, но и часто заходил ко мне в квартиру после выписки, чтобы посмотреть, все ли в порядке. Уж не знаю, что ему рассказала подруга, но Джеймс выглядел в моем присутствии так, словно съел компьютерную мышь.