Решение по нам пришло днем. Мы все втроем были вызваны в подразделение эвакуации, находившееся в одном из домов в Курдюмовке, куда Лесник с нами еле дошел со своей недолеченной ногой. Они дислоцировались так же, как и мы, в подвале. Правда, подвал у медиков был намного просторнее нашего, уютней. Здесь и стол был, и стулья, и настилы из досок, чтобы можно было поспать. Уселись мы там кто на стул, а кто и на настилы. Ждем, когда старший придет, командир этого эвакуационного подразделения. Входит мужчина лет под сорок, с ровной коротко подстриженной бородой, не худой и не толстый на вид. Медик медиком. Наверное, военврач.

– С прибытием. Вы теперь будете работать в эвакуационной команде. Работаем все вместе, своих ни при каких обстоятельствах не бросаем, раненых доставляем на эвакуацию…

Затем командир медиков начал обсуждать проблемы группы с Пингвином, который был здесь чуть ниже по должности самого этого военврача. Лесник, когда те немного освободились со своим разговором, поднял проблему своей раненой ноги. Однако военврач успокоил его и обещал не задействовать в тяжелых операциях.

– Будешь встречать и сопровождать раненых, – сказал леснику военврач.

– Так меня самого надо сопровождать, – парировал Лесник.

Однако решение по людям давно на самом верху принято, и спорить, настаивать на своем было совершенно бесполезно. Так и расстались с военврачом. Как только военврач покинул подвал, так Лесник схватился за рацию, вышел на Пепла.

– Ты же знаешь мое положение… Знаешь, в каком я состоянии, в каком положении я сейчас нахожусь… – говорил в рацию Лесник командиру взвода, и еще много чего говорил, но командир был также непреклонен и теперь, сам раненый, поэтому недолеченный Лесник становился полноправным участником спасения людей. Представляете раненого, который ходит сам за ранеными? Затем Лесник остался на точке эвакуации, а мы с Императором тоже расстались. Император ушел с кем-то и куда-то по этим же эвакуационным делам. Я же шел в команде с Пингвином и еще с тремя бойцами-медиками, двое из которых были молодые совсем и потому резвые, а третий с добрыми глазами, и звали его Круг. Это он, Круг, ставил кордисту обезбол, кстати. Нас пятеро: Пингвин, двое молодых и резвых, Круг и я – Провиант. Так вот сначала мы побывали на 220-й, потом нас по рации перебросили в штаб к Пеплу, где мы забрали носилки. К вечеру мы выдвинулись к позициям, которые находились в лесополосе за Курдюмовкой. Это если стоять в самой Курдюмовке лицом в сторону элеваторов, позиции будут как раз слева, там за Курдюмовкой, через поле сначала, а потом и в этих самых зарослях лесополосы. Темно, идем к позициям. Резвые молодые ребята просто бегут впереди и, видимо, дорогу эту знают, как свои пять пальцев, им даже глазами ее видеть не надо – они как на автопилоте идут к позициям. Круг замыкает нашу колонну и несет носилки на плече. Впереди меня Пингвин. Еле успеваем за молодыми бойцами медицинской службы! Шли в этой темени достаточно долго, и не в темени дело, так как ведущие резвые ребята тащили нас вопреки всякому времени. Шли очень быстро. Чувствую, что под моей демисезонной формой становится мокро. Вспотел сильно. Перешли поле, вот овражек и окопчик маленький рядом с овражком. Справа от нас деревья. На окопчике, который и на окоп-то не похож, а так, углубление с бруствером, лежит человек. Ноги у него вытянуты, ступни покоятся на бруствере, а спина его упирается в другой бруствер, руки скрещены на груди, а каска натянута на брови. Со стороны кажется, что спит. Мы в овражек прыгнули, затаились. Ждем.

– Фишка вон, – улыбается молодой, кивая головой в сторону часового, который на нас и внимания никакого не обращает. До меня моментально доходит: «Мертв, осколком его, наверное. Как занял такую позу, так и остался в ней лежать…»

– Эй, парень? – приглушенно, но с каким-то восторгом попытался окликнуть часового Круг.

– Он уже все… Говорить не будет, – объясняю я ситуацию Кругу и подтверждаю как бы все это взмахом ладони правой руки, которую резко отпуская сверху вниз. Круг сразу опускает голову и осознает факт того, что жестокость этого мира совсем несравнима с жестокостью мира того лагеря, где он до этого был. Видно было, что не ожидал такого добрый Круг. Хотя, судя по нему, все сносил он спокойно и на все смотрел снисходительно. Ждем, отдыхаем, прислушиваемся. Нам надо до лесополосы перебежать открытку эту. И я понимаю по поведению медиков, что открытка эта опасная, ведь они сюда не в первый раз уже ходят. Двухсотый на нас внимания не обращает, он в своем мире живет, лежит себе, скрестив руки на груди, как будто спит, а мы его внутренне и не воспринимаем как мертвого, он просто теперь двигаться не может и все тут, и скоро его упакуют в пакет и отправят домой. Он раньше нас до дома доберется.

– Теперь здесь бегом надо, – говорит Пингвин. И тут молодые как рванут вперед, мы за ними. Перебежали открытую местность и пошли по краю лесополосы. Дошли до конца, перебежали снова открытку до края новой лесополосы. Затем завернули за нее слева и пошли по тропе вдоль нее.

– Здесь заворачиваем, – говорит один из молодых бойцов.

– Пошли, – командует Пингвин, и мы входим в заросли. Продвигаемся куда-то вправо, я цепляюсь за ветки, пролезаю через заросли, отодвигаю сучья у деревьев, теряюсь и нахожу своих. Здесь невозможно держаться вместе, или, так скажем, это очень трудно делать. Примерное направление я понял, куда идти, и хорошо, что Круг сбоку идет. Я по нему ориентируюсь. Темно и деревья с кустарниками вокруг меня. Так или иначе, тихо про себя матерясь, поминая весь имеющийся «словарь» русской народной матерщины и при этом еще повторяя: «Господи ты боже мой, когда же бл… твою мать мы дойдем», все же продвигаюсь упрямо вперед.

Вышли наконец-то все мы на тропу. Нас встретили два бойца. Они были бородатые, ладные и суровые.

– Быстро в окопы! Быстро упали, придурки! Не ходить здесь… – чуть ли не кричат они нам полушепотом. Да, и полушепотом можно кричать. Проверено. Замечаю, что слева и справа окопы. Круг носилки свои передает бойцам, которые здесь в окопах сидят, и мы, найдя с ним свободный окоп, прыгаем в него. Окоп в длину полтора метра, но нам хватает места. Я уселся на ступеньку окопа и уперся каской в его стенку. Слышны залпы пушек. Посматриваю поверх бруствера. Мы точно на передке. Там, вдали слева от нас за полем видны частые