— Нет.

— А я была несколько раз. Если ухватимся за ниточку, возможно, нам придется поездить по всей Европе.

Я сунул в свой «дипломат» кое-какие бумаги, хотел позвонить Бет Пенроуз, но решил, что лучше сделать это из дома.

Кейт убрала у себя на столе.

— Я еду домой собирать вещи. Ты тоже.

— Попозже… мне на сборы надо пять минут. Встретимся в аэропорту.

— Тогда до встречи. — Кейт отошла на несколько шагов, затем вернулась и поднесла губы к моему уху. — Если Халил здесь, то ты окажешься прав. Но если он в Европе, ты будешь там, где он. Правда?

Я заметил, что несколько человек поглядывают в нашу сторону.

— Спасибо за поддержку, — поблагодарил я Кейт.

Она ушла.

Я сел за стол и стал обдумывать неожиданный поворот событий. Если Халил сразу же покинул Америку, то каким образом и для чего он очутился в Европе? Даже ему захотелось бы вернуться на родину и почувствовать себя героем. А убийство какого-то банкира не может быть вторым актом трагедии, которая началась здесь. Черт побери… если ты слишком умный, то запросто можно перехитрить самого себя.

В смысле, мозг — это замечательная штука. Единственный познавательный орган человеческого тела… ну, не считая полового органа. Поэтому я и попытался заставить работать мозг на полную катушку, но другой орган подсказывал: «Поезжай в Европу с Кейт и трахни ее. В Нью-Йорке тебе нечего делать, Джон». Вряд ли кто-то пытался выманить меня в Европу, чтобы предоставить там возможность переспать с Кейт. Но возможно, кому-то понадобилось убрать меня отсюда, из гущи событий. Может, этот фокус с Халилом во Франкфурте подстроили сами ливийцы или ЦРУ. Очень противно, когда не знаешь, что происходит в действительности, кто твои друзья, а кто враги… как Тед Нэш, например.

Иногда я даже завидую людям с ограниченными умственными способностями. Скажем, своему дяде Берту, у которого старческое слабоумие. Однако до состояния дяди Берта я еще не дошел, и у меня в голове полно информации, различных версий и подозрений.

Я поднялся, чтобы уйти, затем медленно опустился на стул и снова поднялся. Со стороны это могло показаться очень странным, поэтому я быстрым шагом направился к двери, пообещав себе, что приму окончательное решение перед выездом в аэропорт. Пока я склонялся в пользу Франкфурта.

Уже направляясь к лифтам, я встретил в коридоре Габриеля Хейтама. Мы остановились, и он произнес своим тихим голосом.

— Похоже, у меня есть для тебя интересная информация.

— Ты о чем?

— У меня в комнате для допросов сидит парень, он ливиец, вступил в контакт с одной из наших групп наружного наблюдения…

— Сам вызвался?

— Да. До этого у него не было проблем с нами, информатором он не работал, вообще ни в чем не был замечен. Обычный парень по имени Фади Асвад.

— Слушай, что у них за имена?

Габриель рассмеялся.

— Эй, зайди в Чайнатаун, там у них у всех имена звучат как скачки шарика для пинг-понга. Так вот, этот парень, Асвад, водитель такси, и у него есть шурин, тоже ливиец и тоже водитель такси, по имени Гамаль Джаббар. Все арабы водят такси, да?

— Да.

— Рано утром в субботу Гамаль Джаббар позвонил своему шурину Фади Асваду и сказал, что уезжает на весь день, мол, у него специальный заказ, надо забрать пассажира из аэропорта Кеннеди, но он не рад и этому заказу, и тем деньгам, которые может получить за него.

— Я слушаю, слушаю.

— Гамаль также сказал, что если задержится допоздна, то пусть Фади позвонит его жене, которая является сестрой Фади, и успокоит ее, что все в порядке.

— И что?

— Тебе бы надо лучше понимать арабов.

— Я стараюсь.

— Гамаль сказал своему шурину…

— Да, понимаю. Что-то вроде… я могу не просто опоздать…

— Верно, он намекнул, что его могут убить.

— Так где же Гамаль?

— Мертв. Но Фади этого не знает. Я связался с отделом по расследованию убийств, и вот что мне там сообщили: сегодня утром в полицию Перт-Амбоя поступил звонок от раннего пассажира. Тот около семи утра шел через парк на автобусную остановку и заметил желтое такси с нью-йоркскими номерами. Он решил, что это странно, заглянул внутрь и увидел мертвого парня на водительском сиденье. Дверцы машины оказались запертыми, и он позвонил по сотовому телефону в Службу спасения.

— Так, пойдем поговорим с Фади.

— Ладно, но, по-моему, я из него все вытянул. На арабском.

— А я попробую на английском.

Пока мы шли по коридору, я спросил у Габриеля:

— Почему ты пришел с этим ко мне?

— Подумал, что тебе это может пригодиться. Да и не люблю я ФБР.

— Я тоже.

Мы остановились перед дверью комнаты для допросов, и Габриель сказал:

— Я получил по телефону предварительный отчет судмедэксперта. Этот парень, Гамаль, был убит одним выстрелом. Стреляли через спинку сиденья, пуля повредила позвоночник, пробила правый желудочек сердца и вошла в приборную панель.

— Сороковой калибр?

— Верно. Пуля деформирована, но точно, сороковой калибр. Парня убили в субботу вечером.

— Удалось проследить его маршрут?

— Приблизительно. На пунктах оплаты проезда о нем никаких данных за субботу. Живет Гамаль в Бруклине, оттуда он поехал в аэропорт Кеннеди, а уже из аэропорта, видимо, в Нью-Джерси. Не платя за проезд, в Нью-Джерси не попадешь — значит, он платил наличными, а пассажир, вероятно, прикрывался газетой или еще чем-то. В точности маршрут отследить не удалось, но пробег на счетчике соответствует расстоянию от аэропорта Кеннеди до того места, где обнаружили его такси. Мы еще не проверили, но, похоже, у него закончился срок лицензии на работу таксистом.

— Что еще?

— Я сообщил тебе все самое важное.

Я открыл дверь, и мы вошли в небольшую комнату для допросов. За столом сидел Фади Асвад, одетый в зеленый свитер, джинсы и кроссовки. Он курил, стоявшая перед ним пепельница была полна окурков, в комнате висели плотные клубы дыма. Разумеется, в федеральном учреждении запрещалось курить, но если ты подозреваемый или свидетель важного преступления, то можешь курить.

В комнате еще находился наш парень из ОАС — он следил, чтобы свидетель не покончил с собой каким-нибудь иным способом, кроме курения. Или чтобы не смылся, как было однажды.

При виде Габриеля Хейтама Фади поднялся со стула, и это мне понравилось. Я тоже был бы не прочь, чтобы мои свидетели и подозреваемые вставали при моем появлении. Парень, стороживший Фади, ушел, а Габриель представил меня:

— Фади, это полковник Джон.