— Я скажу Глории, чтобы она расставила все по местам. А ты иди наверх и ляг.

— Я должна что-то делать. — Китти отвернулась от него, но рукой не шевельнула. Оставила ее на столе, словно ребенок, гордящийся повязкой. — Не могу сидеть, ожидая, что позвонит телефон, потом вспоминая, что он отключен и дозвониться к нам никто не сможет.

— Об этом волноваться не стоит. Я думаю, тебе еще понравится жить без телефона. — Арчер наклонился, поцеловал Китти в щеку. Она была теплой и влажной.

— Ты сделал такую хорошую повязку. Так быстро и ловко. И ты совсем на меня не кричал.

— Во время операции ты держалась очень мужественно. — Арчер улыбнулся.

Китти задрожала всем телом, словно очень замерзла.

— Я не хочу быть мужественной. И никогда не хотела. — Она встала, коснулась локтя Арчера забинтованной рукой. — Клемент, — прошептала она, — ведь вечером ты не пойдешь на это собрание, да?

Арчер замялся.

— Давай не будем говорить об этом сейчас, дорогая.

— А когда мы об этом поговорим? — Арчера удивила ярость, прозвучавшая в голосе Китти. — Когда будем жить на пособие?

— Мы не будем жить на пособие.

— Пора бы тебе повзрослеть. Выйти из детской. Хоть раз реалистично взглянуть на жизнь. Что, по-твоему, произойдет после того, как сегодня вечером ты будешь публично защищать коммунистов? Ты думаешь, «Нэшнл бродкастинг компани»[66]наградит тебя медалью и подпишет с тобой контракт на девяносто девять лет?

Китти уже держала его за обе руки. Арчер осторожно подался назад, и она его отпустила. Он повернулся и ушел в кабинет. Его тошнило от перевернутой вверх дном комнаты, стульев, стоящих на стульях, белых пятен на ковре, осколков лампы. Он надеялся, что Китти не последует за ним. Ему не хотелось слышать, что она думает по этому поводу, он предчувствовал, что результатом станет грандиозный скандал. За время их семейной жизни она никогда не ставила под сомнение его решения, наоборот, поддерживала их. Арчер всегда говорил себе, что с женой ему повезло. Китти полностью доверяла ему, никогда не сомневалась в его правоте. Арчер презирал женщин, которые превращали своих мужей в слабаков, о чем не раз говорил Китти. В кабинете Арчер подошел к столу и взял исписанные листы. Руки его чуть дрожали, но он все равно попытался прочесть написанное и не повернулся, услышав, как Китти вошла следом.

— Нет, ты туда не пойдешь. — Китти остановилась в шаге от него. — На этот раз ты от меня не спрячешься. — Она обошла стол, посмотрела Арчеру в лицо. — Вот это тебя сейчас интересует больше всего? Речь, которую ты собираешься произнести? Ты хочешь убедиться, что она произведет впечатление на слушателей? Ради этого ты готов растоптать последнюю возможность сохранить нашу семью?

— Китти! — Арчер не чувствовал твердости, с которой звучал его голос. — Боюсь, мне придется попросить тебя выйти из кабинета. Я хочу побыть один.

Внезапно Китти наклонилась вперед и вырвала листы из рук Арчера.

— Я хочу это прочитать.

— Отдай мне эти листки, Китти!

— Меня интересуют литературные произведения, которые пишет мой муж. — Китти подалась назад, словно боялась, что Арчер отнимет у нее добычу. — Это же естественно, не так ли? Ты ведь всегда доставал меня своими паршивыми пьесами, хотел услышать мое мнение. Почему вдруг ты переменился?

Какие-то мгновения они молча смотрели друг на друга. Потом Арчер пожал плечами.

— Хорошо. Прочитай, если тебе этого хочется. Мне все равно. — Он отошел к креслу, сел, наблюдая за Китти.

Китти начала читать, изредка поглядывая на Арчера, словно опасалась, что тот неожиданно подскочит и вырвет листки.

— Боже мой, — вырвалось у нее, когда она прочитала первую страницу и перешла ко второй. — Боже мой, ты свихнулся.

Она не стала читать дальше. Вновь взглянула на Арчера, чтобы убедиться, что тот не собирается выпрыгивать из кресла, и разорвала листки пополам, затем еще пополам и продолжала рвать на более мелкие клочки. Арчер уже начал подниматься, но плюхнулся в кресло, дожидаясь, пока она закончит. Китти тяжело дышала, ей мешала повязка на руке, но она рвала и рвала бумагу. Наконец, бросив обрывки на пол, Китти вызывающе посмотрела на мужа.

— Вот что я об этом думаю. Вот мое откровенное мнение.

— Хорошо, — терпеливо ответил Арчер. — Тогда обсуждать нам больше нечего.

— Ты меня ненавидишь.

— Отнюдь.

— Да, ненавидишь. Ты хочешь уничтожить меня.

— Китти, не дури.

— Ты хочешь уничтожить меня, — нараспев повторила Китти. — И ты хочешь уничтожить наш дом. Но я тебе не позволю.

— Что за чушь?

— Они звонили мне, называли свиньей, шлюхой и другими словами, которые я повторять не буду. И все из-за того, что ты наделал. Как, по-твоему, они будут называть меня после того, как ты выступишь перед всеми этими коммунистами?

— Они не все коммунисты, — устало ответил Арчер. — Там будут разные люди.

— Ты в это веришь? Ты так наивен, чтобы в это верить? Почему ты так стремишься вырыть себе яму и свалиться в нее? В чем секрет? На какой крючок они тебя посадили?

— На карту поставлены определенные принципы, — начал Арчер, отдавая себе отчет, что слова его звучат очень уж академично, — и мне просто не повезло в том, что я…

— А разве это не принцип — защищать свою жену и своего ребенка? — оборвала его Китти. — Или для благородных интеллигентов, как ты, это сущая ерунда? Интеллигенты! Господи, смеяться хочется над такими интеллигентами! Актеры, которые не могут получить роль в третьем составе «Табачной дороги»,[67]гастролирующем в глубокой провинции. Писатели, которые готовы писать исключительно рекламу слабительного, если им платят за это семьдесят пять долларов в неделю! Мелвилл! Дузе! Ты и представить не можешь, как смешно это выглядит! И ради этого ты готов пожертвовать всем, чего ты достиг? Спустись на землю! Или ты не знаешь, где мы будем через шесть месяцев после того, как ты произнесешь эту речь? Чем мы оплатим ренту… твоими принципами? Чем мы будем кормить ребенка… одобрением Коммунистического Интернационала? В чем дело? Тебе надоело жить в нормальных человеческих условиях? Нескольких лет вполне хватило? Или ты думаешь, будто ты так красив и умен, что в любом другом месте тебя отхватят с руками после того, как вышвырнут с радио?

— Если б ты знала, какой отвратительной ты выглядишь, — Арчер сожалел о своих словах, хотя и не кривил душой, — когда начинаешь так говоришь. Пожалуйста, замолчи и оставь меня в покое.