Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он резко захлопнул старую, пятидесятилетнюю уже книгу. Если бы только он был рядом с Джин в ту ночь, когда она сочла жизнь невыносимо тяжелой…
В том же книжном шкафу, но на нижней полке, в крайнем левом углу, где политические соображения нарушили алфавитный порядок, стояли два тома его бывшего друга Хокона Шевалье: довольно несуразный roman à clef[68] под названием «Человек, вознамерившийся стать Богом», изданный в 1959 году, и более прозаичное произведение научно-популярной литературы – по крайней мере, так Хок его видел для себя – двухлетней давности «Оппенгеймер: история дружбы».
Если бы только он выдал Шевалье сразу же после того, как тот на кухне в Игл-хилле обратился к нему со своим предложением, – или, может быть, если бы он вообще никогда не упоминал Шевалье. Странно, подумал он, что варианты пришли ему в голову именно в таком порядке. Казалось, где-то в нем все еще оставалось немного от того до слащавости, до отвращения хорошего мальчика, каким он был во время своего безмятежного нью-йоркского детства, детства, которое не подготовило его к миру, полному жестокости и горечи. Это не позволило, как он сказал журналу «Тайм» два десятка лет назад, нормальным, здоровым способом превратиться в подонка.
Если бы…
Если бы…
К концу жизни, думал Оппи, у человека остается лишь одно: сожаление.
Конечно, он оставил свой след в истории. Он не ездил в Стокгольм, не получал Нобелевской премии, но он изменил мир больше, чем когда-либо удавалось большинству лауреатов, включая лауреатов Премии мира, он изменил его даже сильнее, чем Альфред Нобель своим изобретением динамита. И все же если бы мерилом величия была чистая разрушительная сила, то на вершине достижений осталось бы имя Теллера.
На все то короткое время, что остается у человечества.
О, может быть, решение еще найдет какая-нибудь из групп проекта «Арбор». «Орион» казался очень многообещающим, но не было никакого смысла упорствовать в развитии средства для спасения мира от природной катастрофы, до которой оставалось шесть десятков лет, если оно же предоставляло человеческой глупости возможность уничтожить его раньше. Запрет ядерных испытаний в атмосфере, запрет использования ядерного оружия в космосе были правильными решениями – они позволили хотя бы на маленький шажок отступить от пропасти.
И все же, если бы им удалось… Если бы…
Зазвонил дверной звонок. Оппи по продолжительному опыту знал, что в стеклянной оранжерее, где находится Китти, из-за странной акустики этот звук совершенно не слышен. Он запихнул Бодлера обратно на полку и, вцепившись в подлокотники тонкими, как веточки, руками, кое-как поднялся из кресла. Превозмогая боль, он зашаркал в вестибюль, с трудом повернул медную дверную ручку. Дверь, скрипнув, приоткрылась.
И там, на фоне высившихся стеной великолепных деревьев парка Института перспективных исследований, стоял долговязый Ричард Фейнман. Рядом с ним низкорослый Курт Гедель, прячущий широко расставленные глаза за стеклами очков в роговой оправе и укутанный от мороза, который, по его мнению, непременно должен был стоять в феврале, хотя даже больной Роберт совершенно не чувствовал холода в воздухе.
– Всю жизнь я мечтал это сказать, – заявил, широко улыбаясь, Фейнман, – и решил, что вы заслуживаете того, чтобы это услышать.
– Что? – удивился Оппи.
– Эврика! – провозгласил Фейнман. – Хотя, – добавил он, фамильярно приобняв Геделя за узкие плечи, – вернее будет сказать: мы нашли.
– Что нашли?
Тут Гедель, из которого обычно чуть ли не силой приходилось вытягивать слова, все же заговорил:
– Ради всего святого, Роберт, пустите нас в дом. Мы здесь сейчас околеем!
Оппи шагнул в сторону и жестом пригласил гостей войти.
– Выпить? – автоматически, по давней привычке, предложил он.
– Обязательно, – сказал Фейнман. – Тут потребуется бутылка вашего лучшего шампанского, не иначе.
Глава 55
У каждого наблюдателя есть свой собственный комплект «сейчас», и ни одна из этих различных многослойных систем не может претендовать на прерогативу представления объективного течения времени.
Курт Гедель
– Где Китти? – спросил Гедель.
– В оранжерее, – ответил Оппи. – А что?
Фейнман снова улыбнулся:
– Как вы знаете, Китти возглавляет нашу группу «Скрепляющий цемент». Она должна услышать это первой. Или, по крайней мере, одновременно с вами.
Оппи кивнул и двинулся вглубь Олден-Мэнора. Но, очевидно, у посетителей не хватило терпения дождаться, покуда он доплетется до оранжереи – а ходить быстрее он уже не был способен, – позовет Китти и вернется с нею. Они последовали за ним.
– Хей-о! – с волчьим подвыванием воскликнул Фейнман, когда им навстречу попалась хорошенькая горничная.
Дверь в оранжерею находилась рядом с кухней. Оппи вошел туда первым, теплый, душный воздух резко контрастировал с сухой прохладой самого особняка. Китти, облаченная в синие брюки и свободную белую блузку с закатанными рукавами, поливала из шланга грядки с растениями.
Ни Гедель, ни Фейнман еще не бывали здесь, и Дик прямо с порога направился к длинному металлическому ящику, откуда свисали плети какого-то растения, усеянные переливающимися перламутровым блеском бобами.
– Что это такое?
– Гидропоника, – ответила Китти, перекрывая воду. – Я в свободное время развожу растения, которые можно было бы выращивать на Марсе или на борту космического корабля без почвы. Вот этим нужно много солнечного света, но в подвале есть еще несколько, которым достаточно тусклых лампочек. – Она улыбнулась. – И, кстати, о тусклых лампочках: что привело вас сюда?
Гедель лишь моргнул за своими толстыми стеклами очков, а Дик рассмеялся.
– Ну, вы же знаете, что мы с Куртом так давно мусолим.
– Да, конечно, – ответила Китти. – Только не говорите, что у вас что-то получилось из этого!
– Получилось! – сказал Дик. – Сначала я сам не поверил цифрам, которые выдавал компьютер Джонни фон Неймана, но я попросил двух наших малышей – тех умных мальчика и девочку, которых вы, Оппи, привезли из Стэнфорда в прошлом месяце – дважды и трижды проверить их, и все сошлось.
– Это потрясающе, – сказала Китти.
– Погодите, – вмешался Роберт. – Она, может, и знает, над чем вы работали, но я-то не знаю.
– Верно, – отозвался Дик. – Вы тоже узнаете, но чуть погодя. Все из-за этого чертова линейного времени, да, Курт? – И он легонько толкнул локтем щуплого математика.
– Правда, оно не линейное, – сказал Гедель. – Оно образует кольца – замкнутые времениподобные кривые.
– Так он их называет, – пояснил Дик. – Но с позиций квантовой