этим вопросом молитвенник тоже находился под его защитой от гнева суровых пуритан. Обе палаты официально выступали за его всеобщее использование по всей Англии, а религиозные собрания не поощрялись. Использование молитвенника и обязательное посещение приходской церкви по воскресеньям было закреплено актом парламента в правление королевы Елизаветы. Поскольку палата общин настаивала, что она должна охранять закон, то не была намерена поступиться этим Елизаветинским актом ради интересов меньшинства, каким бы шумным оно ни было.

Для Пима ситуация была непростой. В то время как шотландцы горячо настаивали на реформе англиканской церкви, он пытался доказать палате общин всю важность представления королю как можно скорее билля о более частых созывах парламента. Интервал в три года вместо одного по старому биллю времен короля Эдуарда III – это был самый большой срок, на который они соглашались. Так называемый Трехгодичный билль прошел через третье чтение 20 января 1641 г. Едва он был передан из палаты общин в палату лордов для его одобрения, как агитация против епископов началась снова, на этот раз в форме петиции от многочисленных пасторов, требующих реформы церкви и жалующихся, в частности, на то, что епископы часто занимают светские должности.

Сам король усугубил ситуацию. На выездной сессии суда присяжных в Лондоне одного из городских клириков судили по закону Елизаветинского времени, согласно которому въезд священника Римско-католической церкви в страну рассматривался как государственное преступление. Обвиняемого звали Джон Гудмен, и он был родственником несчастного епископа Глостерского, в то время его ошибочно считали братом епископа. Отец Гудмен учился в Дуэ для участия в английской миссии и был обречен на мученичество, если бы осмелился приехать в страну. Он был первым, кого судили по этому закону за много лет, и надеялся, вполне понятно, что спасение может прийти только от его величества. И надеялся не напрасно. Карл по просьбе королевы отстрочил 22 января исполнение смертного приговора в отношении Гудмена. Случившийся в Лондоне протест на время отвлек внимание от других дел, и в Сити отказались предоставить очередный транш обещанного кредита, пока Гудмен не отправится на виселицу. Все денежные переводы шли на нужды армии, и король был заинтересован, чтобы деньги дошли по назначению, поскольку не в последнюю очередь возлагал надежды, что армия останется ему верной.

В течение следующих десяти дней судьба отца Гудмена решалась во время встреч короля и обеих палат парламента в банкетном зале Уайтхолла. Король в отсутствии почти всех своих советников, на чье особое красноречие обычно полагался, проявлял в переговорах завидное упорство и держался достойно. Первая встреча была посвящена в основном вопросу церкви; Карл твердо заявил, что пойдет на реформу, но не на коренные перемены, и сказал, что хотел бы, чтобы все оставалось как при королеве Елизавете. Он поступил правильно, упомянув Елизавету, при ней сложились нормы законов королевства. Более чем половина участников хотели в итоге, только чтобы в церкви отменили спорные обряды, епископы оставили светские должности и отказались от визитаций и церковных расследований. Пим, который знал, что происходит на встречах, и о неконтролируемом рвении экстремистов, не мог не беспокоиться, что король обращается к людям умеренных взглядов в обеих палатах. Для него это было само по себе удачей, что волнение за судьбу Гудмена передалось членам парламента, который снова ждал лично от короля решения, на этот раз при всеобщем возмущении против папистов и при наличии конкретного запроса на торжество закона. Карл, продолжая сохранять удивительное терпение, передал обеим палатам парламента право вынести окончательное решение по делу Гудмена, но напомнил им, что если священник будет повешен в Англии, то они могут столкнуться с ответными репрессивными мерами в отношении английских купцов и моряков в католических странах. Парламентарии разошлись, чтобы обдумать это в спокойной обстановке, а вернувшись пять дней спустя, выступили снова с протестом против продолжавшегося присутствия католиков при дворе и, в частности, против графа Россетти, которого считали папским нунцием. Король терпеливо попытался им объяснить, что граф Россетти не был никаким папским нунцием, но приехал с частной миссией к королеве, ибо в ее брачном договоре было прописано, что она имеет право принимать личного посланника из Ватикана. Он напомнил им, что сам лично изгнал всех католиков из своего придворного окружения, провел в жизнь в прошедшем году уголовные законы, поражавшие в правах католиков, и во многих случаях на деле доказал, что является последовательным противником Римско-католической церкви. На следующий день он передал в палату лордов прошение, которое только что получил от отца Гудмена. В нем благочестивый священник заявлял, что готов скорее умереть, но не стать камнем преткновения между королем и его народом. Ознакомившись с этим трогательным документом, лорды выступили против мстительной палаты общин. Смертная казнь для Гудмена на время была отсрочена.

В пылу споров о дальнейшей судьбе отца Гудмена во время неоднократных встреч представителей двух палат в Уайтхолле, в эти короткие январские дни королевский двор стал свидетелем одного запомнившегося общественного события. Оно случилось в «доме с лестницами», как случайно назвал его сэр Джон Саклинг, близ Хеймаркета. Дом принадлежал младшему брату герцога Леннокса, лихому лорду д'Обиньи, который незадолго до этого совершил побег со своей невестой – пылкой красоткой леди Кэтрин Хауард. Сейчас она была занята подготовкой брачного пира для своей сестры, которая выходила замуж за лорда Брогхилла, одного из многочисленных сыновей лорда Корка. Это был брак галантного юноши 19 лет, имевшего уже пару дуэлей на своем счету, и одной из прекраснейших невест, воспетой в английской поэзии.

Время летело весело для всех, кто был молод и счастлив в тот вечер среды 27 января 1641 г., в то время как Страффорд пребывал в Тауэре, а отец Гудмен в Ньюгейте. Король в Уайтхолле раздумывал, что делать дальше, королева рыдала над своими несбывшимися надеждами, а лондонцы ворчали, проклиная папистов и епископов. Джон Саклинг описал все происходившее для Ричарда Лавлейса, который не был на торжествах, в своей «Балладе о свадьбе». Через два года прекрасная пара молодоженов будет вести жестокую войну в Манстере, лорда д'Обиньи убьют в битве при Эджхилле, его вдова будет думать не о свадьбе, а замыслит государственный переворот, сам же поэт умрет в изгнании.

30 января в палате общин завершилось рассмотрение дела Страффорда, и его доставили из Тауэра в палату лордов, чтобы он выслушал обвинительное заключение. В нем содержалось 9 основных обвинений в нарушении законов, 28 частных эпизодов различных правонарушений, и для зачтения его потребовалось много времени. Когда Страффорд выслушал все обвинения, то попросил дать ему несколько дней для