и представляет собой заговор. Оно явно перекликается с циклом «Ханский полон», написанным в 1921 году, когда Цветаева уезжала из России. В последнее, четвертое стихотворение «Ханского полона» включена колыбельная:

Исполосована

Русь моя русая.

Гзак да Кончак еще,

Вороны Бусовы.

Полный колчан,

Вольный постой.

А по ночам

Мать над дитей:

– Спи, неустан,

Спи, недослух,

Чтоб тебя сам

Хан карнаух!

Хвать – да и в стан!

Каши не даст!

Чтоб тебя сам

Гзак-загребаст!

Так по шатрам,

Через всю Русь:

– Чтоб тебя сам

Бус-удавлюсь!

Прямой отсылкой к «Ханскому полону» в «Скифских» является строка Взял меня хан. Но если содержанием цикла 1921 г. было бегство от азиатской дикарской стихии, воплотившейся в разрушительной революции, то в «Скифских» Цветаева признает власть «дикого поля», но это уже власть поэзии и любви, воплощенная поэтом Пастернаком. В стихах Пастернака есть мотив ханского указа, и он связан с образом зимы:

Мздой облагает зима, как баскак,

Окна и печи, но стужа в их книгах –

Ханский указ на вощеных брусках

О наложении зимнего ига

(«Пастернак 1965: 74 –Двор»).

Если учесть этот пастернаковский подтекст как возможный в «Скифских», тогда заклинание Богиня Иштар, / Храни мой костер можно понимать как готовность противопоставить зиме огонь – со всей его символикой.

Дж. Таубман пишет об этом фрагменте стихотворения Цветаевой так: «Она просит Богиню защитить ее “заоблачную”, свободную от чувственности дружбу от двойной опасности – сексуального притяжения и домашнего быта» (Таубман, 2000: 218).

Последнее заклинание Богиня Иштар, / Стреми мой табун / В тридевять лун с его сказочным числительным тридевять, обозначающим удаленность ирреального пространства, предстает загадочно-двусмысленным. Выражение В тридевять лун можно понимать и как цель, к которой будет стремиться табун, и как отсчет времени, которое потребуется для достижения цели (встречи), и как метафорическое обозначение численности табуна.

Таким образом, цикл Марины Цветаевой «Скифские» представляет собой очевидный отклик на стихи и письма Пастернака и продолжает написанное Цветаевой ранее эссе «Световой ливень».

Заключение

Поэтика Марины Цветаевой – это прежде всего поэтика предельности.

Пограничность состояния личности в моменты максимального напряжения – эмоционального, психологического и духовного, – отраженная темами и сюжетами произведений Цветаевой, прямо соотносится с пограничностью языковых явлений, в которых и становятся возможными языковые изменения.

Цветаева исследует мир в его становлении, динамике. Изменчивость как форма существования жизни в картине мира Цветаевой и как форма существования слова в ее поэзии ведет к пределу, за которым Цветаева видит абсолютное бытие, понимаемое как бытие вне времени и пространства.

Поэтика Марины Цветаевой показывает интенцию любого явления быть наиболее выраженным на границах и найти выходы за предел, отталкиваясь от сходного и приближаясь к противоположному – вплоть до отождествления с ним. Цветаева постоянно помещает слово в ситуацию обострения конфликта между различными свойствами и тенденциями языка.

Языковые преобразования, наблюдаемые в поэзии Марины Цветаевой, являются важнейшей чертой ее поэтики. Они осуществляются на всех языковых уровнях, показывая смысловую взаимообусловленность семантики с фонетикой, словообразованием, этимологией, грамматикой, фразеологией. Фонетическая, словообразовательная и фразеологическая индукция текстопорождения – наиболее значимые для Цветаевой и наиболее результативные в ее творчестве способы познания сущности.

Предельные состояния в момент высшего духовного напряжения диалектичны, т. е. противоречивы. Противоречия находят языковое выражение в потенциальной многозначности корней слов. Внутренние противоречия находят наиболее адекватное выражение в синкретизме корневой основы, в реализованной языком и потенциальной энантиосемии слов. Преобразование словарной многозначности в синкретическое единство значений слова приводит к пересечению синонимических и антонимических отношений при номинативном, переносном и символическом употреблении слов.

Таким образом, очевидно, что у Цветаевой познание основано на языковых отношениях в их противоречиях и динамике, а также на объединении чувственного элемента с рациональным. Эмоция формы становится логическим аргументом (убеждает логика языковой обусловленности смысла: связь смысла со сложившимися в языке звучанием, морфемным составом, грамматическими возможностями, фразеологическими ассоциациями слова, которые закреплены в сознании носителей языка). С другой стороны, рассуждения, аналитические построения даны в настолько ощутимой форме, что сами представляются эмоцией. Слова Цветаевой «Стоит мне только начать рассказывать человеку то, что я чувствую, как – мгновенно – реплика: «Но ведь это же рассуждение!» ‹…› Четкость моих чувств заставляет людей принимать их за рассуждения» (IV: 524) подтверждаются каждым ее текстом. И получается так потому, что и чувство (включая чувство языка), и мысль в состоянии максимального напряжения превращаются друг в друга, создавая единый сплав – наиболее действенный инструмент познания.

Поэтический текст, воплощающий кульминацию пограничной экзистенциальности в акте ощущения и мысли, способен преодолевать различия между языком и речью (ср.: Лотман 1998: 61, 391; Фарыно 1988: 41), синхронией и диахронией (современным состоянием языка и его развитием). Особенно ярко это проявляется в контекстуальном синкретизме поэтического слова.

Фонетическая, словообразовательная и фразеологическая индукция порождения образа ведут к преодолению различий между словом, образом и понятием. С одной стороны, это сближает тексты поэта с древними текстами, отразившими синкретизм мифологического сознания, с другой стороны, на современном этапе развития мышления такой синкретизм предстает итогом развития языковых явлений и предпосылкой новой возможной стадии движения языка от анализа к синтезу.

Литература

Источники

Тексты Марины Цветаевой

I–VII – Цветаева М. Сочинения: В 7 т. Сост., подгот. текста и коммент. А. Саакянц и Л. Мнухина. М.: 1994–1995. Т. 1: Стихотворения: т. 2: Стихотворения. Переводы; т. 3: Поэмы. Драматические произведения; т. 4: Воспоминания о современниках. Дневниковая проза; т. 5: Автобиографическая проза. Статьи. Эссе. Переводы; т. 6: Письма; т. 7: Письма.

БП-1965 – Цветаева М. Избранные произведения. Сост., подгот. текста и примеч. А. Эфрон А. Саакянц. М.; Л., 1965 [Библиотека поэта, Большая серия]. 812 с.

БП-1990 – Цветаева М. Стихотворения и поэмы. Вступ. ст., сост., подгот. текста и примеч. Е. Б. Коркиной. Л., 1990 [Библиотека поэта, Большая серия]. 800 с.

П. – Цветаева М. И. Поэмы. 1920–1927. Вступ. ст., сост., подгот. текстов и комментарии Е. Б. Коркиной. СПб. 1994. 382 с.

Р. – Цветаева М. Ремесло: Книга стихов. М.; Берлин: Геликон, 1923. 165 с.

С. – Цветаева М. Сочинения: В 2 т. Сост., подгот. текста и коммент. А. Саакянц. М.: 1980. Т. 1: Стихотворения; Поэмы; Драматические произведения. 567 с. Т. 2: Проза. 503 с.

Цветаева 1991 – Цветаева М. Письма к Анне Тесковой. СПб.: Внешторгиздат, 1991. 189 с.

Le Gars – Tsvetaeva Marina.