Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И тут на глазах у Руфи то, что держал Дирк, зашевелилось. Она в ужасе застыла. Змея развернулась с запястья и медленно потянулась к Буре, наклонив голову, – тонкий черный язычок дрожал в розовой пасти.
Руфь закричала. Дирк вскочил, повернулся к ней и спрятал правую руку за спину.
Буря из угла метнулась через комнату и с жалобным плачем уткнулась в юбки матери. Руфь подхватила ее и передала служанке, не сводя глаз с лица Дирка.
– Она не ядовитая. – Дирк снова рассмеялся, на этот раз нервно. – От них никакого вреда, я только хотел пошутить.
Он убрал правую руку из-за спины, бросил змею на пол и раздавил ей голову каблуком сапога для верховой езды. Потом отбросил к стене, нетерпеливым жестом откинул волосы со лба и пошел к выходу. Руфь преградила ему дорогу.
– Няня, отнеси мисс Бурю в дом.
Руфь передала девочку зулусской служанке, закрыла за ними дверь и заперла ее на засов.
В помещении стало еще темнее; из высоких окон падали два столба солнечного света, в них плясали пылинки; было тихо, слышалось лишь тяжелое дыхание Руфи.
– Это просто шутка, – повторил Дирк и дерзко улыбнулся. – Теперь ты, наверно, побежишь и нажалуешься отцу...
На стенах комнаты множество деревянных колышков, на которых висят седла и уздечки. У двери – восьмифутовые хлысты Шона из обожженной кожи, широкие у рукояти и сужающиеся к концу. Руфь сняла один из них и держала за рукоять, а хлыст лег на пол между ними.
– Нет, Дирк, отцу я не скажу. Это только наше с тобой дело.
– И что ты сделаешь?
– Разберусь.
– Как?
По-прежнему улыбаясь, он подбоченился. Под его закатанными рукавами выпирали мышцы, гладкие и коричневые, словно только что натертые маслом.
– А вот так.
Руфь подобрала юбку и шагнула вперед; она взмахнула хлыстом, обернула его вокруг лодыжки Дирка и отдернула.
Захваченный врасплох, Дирк потерял равновесие и упал на спину. Головой он ударился о стену и лежал, словно оглушенный.
Чтобы свободнее работать хлыстом, Руфь перешла на середину комнаты. Гнев, холодный, как лед, придавал силы ее рукам, мускулистым от постоянной езды верхом, и заставлял забыть о милосердии. Теперь это была самка, сражающаяся за себя и своего детеныша.
Опытная наездница, она давно научилась пользоваться хлыстом, и первый же удар разорвал рубашку Дирка от плеч до пояса. Дирк гневно вскрикнул и встал на колени. Очередной удар пришелся ему от шеи вдоль спины и парализовал, не позволив подняться. Еще один – от спины по коленям – сбил Дирка с ног, и он снова упал.
Лежа на животе, он потянулся к стоявшим у стены вилам, но вокруг его запястья обвилась плеть. Он опять закричал и повернулся на бок, прижимая руку к груди.
Руфь снова ударила, и он задергался на полу и пополз, как леопард, у которого отнялись задние лапы.
Шаг за шагом Руфь отступала перед ним, а хлыст свистел и щелкал. Она безжалостно била Дирка, пока его рубашка не повисла клочьями, обнажив кожу с широкими алыми рубцами.
Била до тех пор, пока его крики не превратились в вопли, а потом во всхлипывания.
Била, пока он не лег, дрожа и стеная, а кровь темными пятнами не забрызгала каменный пол вокруг него.
Потом она сложила кнут, повернулась и открыла дверь. Во дворе молча стояли конюхи и слуги.
Руфь выбрала четверых из них.
– Отнесите нкозикани в его комнату.
Потом сказала одному из конюхов:
– Поезжай к нкози. Попроси его быстрей приехать.
Шон приехал очень скоро, вне себя от тревоги, и едва не сорвал с петель дверь в комнату Дирка. Остановился на пороге и посмотрел на спину Дирка.
Голый по пояс, Дирк лежал на кровати на животе. Руфь стояла над ним с губкой. На столе миска с горячей водой, комнату заполнял острый запах дезинфекции.
– Боже! Что с ним?
– Я побила его хлыстом, – спокойно ответила Руфь, и Шон, разинув рот, посмотрел на нее, потом на Дирка.
– Ты?
– Да.
От гнева рот Шона затвердел.
– Боже! Ты изодрала парня в клочья. Ты едва не убила его!
Он снова посмотрел на Руфь.
– За что?
– Было за что.
Полная уверенность и отсутствие всякой жалости в ее ответе смутили Шона. Неожиданно он засомневался, гнев его отступал.
– Что он сделал?
– Не могу сказать. Это только между нами. Спроси Дирка.
Шон быстро подошел к кровати и присел рядом.
– Дирк. Дирки, мальчик мой, что случилось? Что ты натворил?
Дирк поднял голову с подушки и посмотрел на отца.
– Я был виноват. Неважно.
Он снова уткнулся лицом в подушку. Голос его звучал приглушенно, и Шона можно было понять, когда он не поверил своим ушам.
– Что он сказал? – спросил он, и после короткой паузы Дирк ответил вполне отчетливо:
– Я сказал, что был виноват.
– Мне так и показалось. – Удивленный Шон встал. – Что ж... не понимаю, Руфь, зачем ты послала за мной. Кажется, ты вполне справляешься с ситуацией.
Он пошел к двери, оглянулся, словно хотел что-то добавить, передумал, покачал головой и вышел.
Вечером в тихие, усталые минуты перед сном Шон сказал в щеку жене:
– Думаю, сегодня ты сделала то, что я должен был сделать много лет назад. – И с сонным смешком добавил: – Теперь никто не усомнится в том, кто хозяйка Лайон-Копа.
В отношении Шона к жизни была невинная простота – ко всем сложностям он подходил незатейливо и деловито.
Если ты одержим женщиной, уговори ее. Если не получается – женись.
Если хочешь получить землю, или лошадь, или золотую шахту – заплати и бери. Нет денег – найди.
Если тебе нравится мужчина, ты выпиваешь, охотишься и смеешься с ним. Если мужчина тебе не нравится, ты либо бьешь его по голове, либо смеешься над ним. В любом случае ты не оставляешь сомнений в своих чувствах.
Если сын отбился от рук, выбей из него дурь, а после сделай ему дорогой подарок, чтобы показать свою любовь. Шон признавал, что несколько запоздал с решением проблемы Дирка. Но Руфь очень успешно заменила его. Ему оставалось только вызвать Дирка к себе в кабинет и немного покричать. Неделю спустя он вернулся из Питермарицбурга и смущенно принес Дирку свои предложения мира. Первое – кожаный футляр, в котором лежало ружье работы лондонского мастера Гринера: серебряная инкрустация, блестящий каштановый приклад, сменные стволы дамасской стали. Второе – двухлетняя кобыла Вустерского конного завода в Капе. Дочь Повелителя Солнца и Урожайного Танца, Солнечная Танцовщица была самой чистокровной кобылой Африки, поразительно красивой и резвой. Шон заплатил за нее тысячу гиней и считал покупку выгодной.