class="p1">Думала, забудет про автокресло — нет, первым дело открыл заднюю дверь и повесил его на руку, точно делал это каждый день. Если не пить, то память действительно не пропьешь. Я шла следом, держа в руках пакет с пледиком, которым собиралась обернуть кресло для тепла.

Когда утром созванивалась в опекой, мне сказали, чтобы я готовилась получить вместо полуторагодовалого ребенка полугодовалого. Там и рост маленький, и навыки не по возрасту. Маша даже не сидит. Правда, Романна сообщила, что уже нашла китайца, который готов привести мышцы ребенка в тонус. Спросила, почему не пошла к своей массажистке-индуске? Та отказалась браться за ребенка. Ничего, китайцы более жестокие. После вторых родов они массажем убирали воспаление мое седалищного нерва — сказали прямым текстом: хочется орать, ори, но не проси остановиться… Иногда нужно пройти через боль, чтобы дальше жить без боли. Через сердечную тоже — но почему мне так сильно больно и это не проходит?

Нас не попросили надеть халаты, нас запустили в какой-то кабинет, где заставили подписать еще кучу документов. Я заметила, что смотрят на нас не то что с осуждением, а скорее с жалостью. Атмосфера была настолько гнетущей, что я начала задыхаться, и если бы мы пробыли в этих стенах лишние пять минут, я бы точно оказалась на полу бездыханной. Тут не кафельная плитка, конечно, а всего лишь линолеум, но нюхать нашатырь мне не хотелось.

Машу принесли прямо сюда и протянули мне. Руки не тряслись, но я не рассчитала вес ребенка — даже такой маленький, отвыкла, и колени чуть-чуть подогнулись. Заметил ли кто-то мое состояние, не знаю. Андрей раскрыл ремни безопасности в автокресле. Маша ревела и выплевывала соску. Меня попросили не обращать на это внимания. И как только я подоткнула пледик, мне всучили пакет с детским питанием.

— Я купила такое же.

— Это на нее уже записано, — сказала нянечка и отдернула руку, точно боялась, что я сейчас все верну.

Ничего не верну. Все уже мое.

— Пойдем, — шепнул Андрей между слов казенных напутствий.

Мы шли по коридору и слушали эхо собственных шагов — вышагивали словно на марше, а Маша своим ором сбивала нас с такта.

— Может, голодная? — спросил Андрей уже в машине, обернувшись назад, потому что я села справа от детского кресла.

— Научись не обращать внимания на детский плач. Когда-то у тебя это получалось. Поехали. Она уснет в дороге.

В дороге мы ни о чем не говорили. О многом думали. О несправедливости мира, например. О предательстве самых близких людей. Думали о себе.

Маша в итоге действительно уснула. Андрей осторожно взял автокресло и попросил меня отстегнуть базу. Она понадобится завтра. Мы вызвали микроавтобус, потому что в обычное такси впятером с двумя автокреслами, двумя чемоданами и сумкой с детскими вещами никак не помещались. На слова восхищения консьержки мы ответили коротким “спасибо” и быстро направились к лифту, боясь несвоевременного пробуждения Маши.

Дети не бросились нас встречать. Ждали по стойке смирно в арке, ведущей в гостиную. Может, Диана и подбежала бы, но брат крепко держал ее за руку.

— Маша спит, — предупредила я тихо и, не раздеваясь, направилась мимо детей в спальню.

Поставила кресло в угол и вернулась в прихожую раздеться.

— Я вам нужен? — спросил Андрей и получил ответ совсем не от меня.

Я среагировать не успела. Нужно ведь было подумать, что от него может понадобиться перед отъездом.

— Да…

Сказано было тихо, но Диана не стала повторяться, а просто вырвалась от брата и, дойдя до входной двери, прижалась к ногам Андрея. Обнять его выше пока не позволял рост. Он присел, тронул ее за волосы — кажется, в первый раз. Он с нами был только по утрам.

— Мне на работу нужно съездить. А завтра мы целый день будем вместе.

— И послезавтра, и послепослезавтра, — добавила я, буравя взглядом его макушку.

Андрей поднял голову, и наши глаза встретились. Ну что? Куда ты теперь от маленькой девочки денешься? — прочитал он в моем взгляде, наверное, без особых проблем.

— К ужину тебя ждать? — спросила, облокотившись на стену для моральной поддержки.

— Я за пару часов с делами разберусь. А там от пробок на дорогах будет зависеть.

— Тогда мы сядем ужинать в семь. Успеешь, хорошо. Нет, разогреешь ужин в микроволновке.

— Понял.

— Не уходи, — вцепилась Диана ему в пальцы, когда Андрей попытался снять с себя ручки девочки.

— Я не ухожу от вас. Я только на работу съезжу и сразу вернусь.

Дима подошел и оторвал сестру от постороннего дядьки. Ну, наверное, это первый мужик, с которым она завтракала, вот и прикипела до слез всего за пару дней. Я ее понимаю. Я тоже до него ни с кем не завтракала. Совместные завтраки — зло. Точно.

Глава 35. Святая земля

Обеда совместного у меня с детьми не получилось — Маша доставила нам парочку неприятных сюрпризов. Для начала, я поняла, что мне нужны обычные подгузники — переодевать в трусики ребенка, который не прыгает в кроватке, довольно тяжело. Я смотрела на начатую пачку пулапсов и понимала, что придется ей допользоваться, чтобы не засорять природу. Есть Маша отказалась — я, конечно, не большой специалист по смесям, но все делала строго по инструкции, а в итоге меня все равно всю оплевали. Погремушку Маша могла держать только в одной руке, пальцы второй до конца не сгибались. Одна радость была — она следила глазами за ярким мобилем. Все эти наблюдения я передала Романне, на что мне ответили просто и грубо: не ссы. Да, в туалет мне тоже было не отойти. Как я справлялась раньше? Была моложе и дурнее.

В обед я давала Диме инструкции, как и что приготовить, держа ревущую Машу на застеленном полотенцем плече. Когда еда была почти готова, до меня дошло, что проще было заказать пиццу. Мозги материнство точно отшибает. Отцовство тоже — с Андреем я говорила исключительно по умным часам, посылая его умного куда подальше самым своим злым голосом.

— Ты можешь не звонить, а просто уже приехать? — сорвалась я наконец на крик, заплевав экран часов.

Когда он приехал, Маша уже спала, а я сама находилась в полуобморочном состоянии и горела не жаром, а желанием отменить завтрашний полет к чертовой матери.

— Давай так и сделаем. Полетим через неделю, через две…

— А что-то изменится? Наивный! — оплевывала я теперь его лицо, но Лебедев сохранял его серьезным.

Деловая невозмутимость, мать ее и его! А у меня