Этта нахмурилась:

– Что это? Зачем было этой твоей Белладонне выбирать место, где мы скорее всего столкнемся с обычными людьми?

– Отвечая на твой первый вопрос: это, несомненно, какой-то праздник, – объяснил Джулиан, обращаясь к вычищаемой из-под ногтей грязи. – В честь духа или бога, которому поклоняются в местном храме. Отвечая на твой второй вопрос: лучше не залезать слишком глубоко в темный, населенный пауками лабиринт Белладонниного сознания, но, полагаю, праздник скоро кончится.

Этта удивленно заморгала.

– Это оказалось… неожиданно полезным.

– Как я часто говорю: всегда старайся разочаровывать, – с серьезной миной заметил Джулиан. – Тогда ты всегда сможешь преподнести приятный сюрприз, просто не сделав этого.

Этта фыркнула.

– Ладно, пошли.

Они начали восхождение среди деревьев, по скалам и мимо скал, и вскоре заметили, что спускающихся с горы жителей деревни стало больше, чем поднимающихся на нее. Наконец, число последних сократилось до нескольких человек, а затем и до нуля.

Они вышли на расчищенную тропу, не говоря друг другу ни слова, шаркая по черному пеплу, оставшемуся после факелов. Этта мельком посмотрела на Джулиана, попавшего в луч лунного света: по щеке размазалась грязь, на руках и ногах красуются пятна, волосы на голове торчат в разные стороны. Она и сама знала, что выглядит, будто ее едва не втоптали лошадьми в мостовую, покрытую навозом и глиной… потому что именно так все и было.

– Боюсь, твоего отвлекающего маневра не хватит, – пробормотала Этта, – чтобы я смогла подобраться к Белладонне сзади и выкрасть астролябию. Я, может, и выберусь отсюда, а вот ты – нет.

– Я очень быстро бегаю, – заметил Джулиан, – если достаточно мотивирован.

– Я тут подумала… может, стоит предложить свою цену. Выиграть ее законно, – Этта бросила на него взгляд в темноте.

– Она принимает только услуги и секреты, – напомнил Джулиан, останавливаясь поправить тяжелый мешок на спине. – Думаешь, у тебя есть то, чего нет у дедули?

Этта обладала тем, чего не было ни у кого другого: она выросла в далеком будущем, в то время как среди ныне живущих путешественников не было ни одного, кто бы родился после 1945 года. Но то будущее исчезло, и любые сведения о нем стали бесполезны. Оставался единственный секрет, и Этта не была уверена, что Белладонна его уже знает.

– Нам известна истинная причина, почему Айронвуд так жаждет получить астролябию. Если Белладонна будет знать ее, она сможет использовать это против него. Полагаю, это ценно, но все равно план, конечно, шаткий.

– Я тебе уже говорил: не нужно даже пытаться планировать что-то такое: ни кражу, ни убийство, ни сделку в обход приобретения выставленного ведьмой товара. Ты будешь в том же мраке, что и дедуля, если это повод для оптимизма.

Белладонна, раздразнив Сайруса Айронвуда тем, что заставила его путешествовать, была достаточно умна, чтобы выбрать время и место, где могли быть свидетели, чтобы сдерживать неподобающее поведение путешественников.

Шагая по тропинке, Этта принялась считать каменные столбики, фонари, открытые часовенки с косыми крышами, выкрашенными густо-багряной краской. Минуты – их самая дорогая валюта – утекали и утекали, но Этта с облегчением глядела, как огни в деревне под горой постепенно угасают, словно очаг, пылко съевший все дрова и оставшийся с безмолвными тихо мерцающими углями. Со временем единственными звуками, которые она могла расслышать, осталось шуршание ночных созданий в лесу.

Она вдыхала запах влажной зелени, находя успокоение в знакомых ласковых нотках древесного дыма. Тело болело, но то была хорошая боль, честно заработанная. Этта преодолела последние недели и необыкновенно гордилась тем, что выжила.

– Мы же все делаем правильно, так? – прошептала она. – Я так долго хотела, чтобы астролябия исчезла, что мысль оставить ее целой и невредимой кажется противоестественной. Возможно, она проклята – инфицирует жизнь каждого, кто соприкасается с нею, все тем же мраком.

Джулиан вздохнул.

– Да я-то откуда знаю? Это ты у нас нравственный компас, ты и должна мне сказать, что правильно.

Этта толкнула его локтем; в мешке, словно ливень, загрохотали золотые монеты.

– Я вот что думаю, Линден-Хемлок-Спенсер: сама по себе астролябия ни дня не была злом. На беду или на счастье она лишь отвечает душе того, кто ею пользуется. Однако в целом свете нет никого, кто был бы настолько лишен себялюбия, чтобы так или иначе не использовать ее в своих интересах. Если ее уничтожение означает уничтожение нас, то надо – я не знаю – снова спрятать ее после того, как мы выпрямим временную шкалу.

Что и сделала мама много лет назад.

Этта поспешила списать свое путешествие на помешательство Роуз, на ее травму, но теперь не могла думать об этом без боли в сердце. Возможно, Роуз знала, что уничтожение астролябии уничтожит весь образ жизни путешественников, и именно потому решила ее спрятать.

Но это не отменяло того, что она скрывала правду от дочери, не прощало убийства Элис и не объясняло, почему она так настаивала на том, чтобы Этта уничтожила прибор.

На полпути к вершине, когда ноги уже горели, а спина стонала под тяжелым грузом, Этта заметила слабый проблеск света. Его кольцо все росло, пока она не разглядела отдельные фонарики, мерцающие на деревьях над тропинкой, и мальчика с золотистыми волосами, сидевшего на табуретке рядом с большими медными весами и несколькими корзинами. За ним висело большое белое полотнище, закрывавшее то, что находилось дальше.

Джулиан остановился рядом с нею.

На мальчике была не по размеру большая белая мантия; скрещивая ноги, он подтыкал ее повыше, открывая тонкие гетры и бархатные бриджи. При их приближении он просто перевернул страницу книги, лежащей у него на коленях.

Джулиан прочистил горло, но малец лишь поднял палец, продолжая пожирать книгу глазами.

– Здравствуй? – сделала попытку Этта.

Наконец, златовласый ребенок оторвался от книги, и она чуть не рассмеялась при виде его недовольной физиономии. Она хорошо знала, каково это, когда тебя прерывают на середине особенно хорошей страницы.

– Мы идем на торги, нас только двое, – представился ему Джулиан, со стоном наслаждения сваливая рюкзак с плеч.

Это только усилило недовольство мальчика, который слез с табуретки и мотнул головой в сторону весов. Он встал на одну чашу, предоставив им наполнять другую содержимым своих мешков. Этте с Джулианом оставалось только надеяться, что они не ошиблись с весом.

– Откуда нам знать, что ты взвесил сто фунтов? – спросила Этта.

Мальчик кинул на нее сердитый взгляд, качаясь на весах, словно корабль на волне. Этта осознала, что перестала дышать, но вот их чаша опустилась ниже чаши с маленьким нахаленком, и девушка торжествующе выпрямилась. Более чем достаточно.