– Заодно уж и термостат посмотрите, – попросил Беляев.

Вслед за банщиком он поднялся верх по лестнице. Внизу у двери остался один телохранитель, не зная чем себя занять, он вытащил пластмассовую зубочистку и принялся ковырять в зубах. На втором этаже банщик поставил пиво на стол, взял деньги. Угостился рюмкой водки, что принесли гости, и уже хотел проверить термостат, но на дорогу загородил Колчин.

– У вас шнурок развязался, – сказал он.

Однако Артем не опустил головы, чтобы взглянуть на свою обувь. Недобро прищурившись, он посмотрел в глаза Колчина, бессознательно угадав какой-то злой подвох, опасность.

– На моих кроссовках нет шнурков, – ответил банщик. – Они на липучках.

– А я говорю, у тебя шнурок развязался, – повторил Колчин.

Сзади к банщику подкрался Беляев, ткнул стволом пистолета в шею.

– Шнурок, – прошипел Колчин.

Только сейчас, кожей почувствовав холод металла, банщик понял, чего от него хотят. Он опустил голову вниз. И в ту же секунду получил рукояткой пистолета по затылку. Артем застонал, раскинул руки по сторонам, будто собирался сплясать вприсядку, и свалил со стола бутылку пива. Ноги подогнулись, банщик тяжело рухнул на пол, ударившись лицом об пол. Колчин не успел подхватить бутылку.

Перевернувшись в воздухе, посудина с глухим смачным звоном ударилась о керамические плитки пола и разлетелась в мелкие осколки, забрызгав пивом голые ноги Беляева.

– Черт, – сказал Беляев.

Засунув пистолет под халат, он вышел за дверь и стал спускаться вниз по лестнице. Колчин, ухватив банщика за руку, подтащил его к подоконнику, наручниками пристегнул запястья к трубе парового отопления. Куском лейкопластыря заклеил рот Артема.

Охранник, сидевший у входной двери, услышал звон разбитой бутылки, звон, который не заглушила даже громкая музыка. Николай встрепенулся, прислушался, но встать с кресла и подняться наверх поленился, решив, что разбитая наверху склянка не его дело, и снова взялся за зубочистку. Услышав шаги на лестнице, телохранитель навострил уши. Он увидел голые ноги Беляева, перебирающие ступеньки, его халат. Охранника насторожили, даже испугали руки Беляева, обтянутые перчатками. Внизу лестницы Беляев остановился, полез правой рукой под халат. Якобы грудь почесать… Взгляды двух мужчин встретились.

Молодой, быстрый на руку телохранитель обладал прекрасной реакцией, за годы работы в специальном отряде милиции доведенной до автоматизма. Он оценил ситуацию за короткое мгновение, успел сунуть руку под кожаную куртку, но не стал подниматься из кресла. Потому что человек, стоящий в полный рост, идеальная мишень для стрелка. Девяти миллиметровый самовзводный «Браунинг» Николай носил на животе, под брючным ремнем.

Ладонь сжала рукоятку, указательный палец лег на спусковую скобу. Противников разделяли жалкие восемь метров. Тут не промахнешься, главное, успеть первым. Беляев выхватил свой «ТТ» с навинченным на ствол глушителем, прижав локоть к боку, произвел выстрел. Пистолет издал характерный пукающий звук. Пуля попала в середину груди, прошила ребра и пищевод, сбросила охранника с кресла. Кровь брызнула на регистрационный журнал. В падении Николай успел вытащить «Браунинг», приподнять руку. А дальше наступили мрак и боль.

Вторая пуля, выпущенная Беляевым, раздробила ключицу охранника. Пистолет отлетел под конторку. Беляев подошел ближе. Николай лежал на боку, из его груди вырывались булькающие звуки, из носа и рта шла кровь. Зубочистка приклеилась к нижней губе охранника, да так и осталась висеть. Беляев добил его двумя выстрелами в голову.

Колчин спустился с лестницы, осмотрелся, сунул руку под халат.

– Иди на кухню, – сказал он Беляеву. – Узнай, готова ли пицца. А я туда.

Он показал пальцем на коридор, ведущий к каминному залу. По бане разносилась музыка, мощные голоса певцов выводили: «Нужно бы нам встретиться было за полчаса до весны». Колчин засунул руку под халат, вытащил пистолет, сделал два шага вперед и остановился.

Широкий длинный коридор, по стенкам которого стояло несколько мягких стульев, был освещен яркими светильниками и хорошо просматривался от начала до конца. Последняя дверь, двустворчатая, с блестящими латунными ручками, облицованная дубовым шпоном, вела в каминный зал. Но по дороге были еще две двери, простые, фанерные с желтыми ручками. Одна в мужской туалет, другая в женский. Музыка неожиданно закончилась. Колчин остановился, застыл в неудобной позе посередине коридора прямо перед дверью в мужской туалет. Сейчас он боялся пошевелиться. И ждал, когда снова грянет музыка. Но пауза почему-то затягивалась. Тишина наступила такая гулкая, напряженная, что, казалось, стало слышно, как дождь барабанит по железному навесу над подъездом бани, а в кабинке мужского туалета, в неисправном бачке унитаза тихо шумит вода. Колчин сглотнул слюну, комком застрявшую в горле. Черт, почему не играет музыка?

Он сделал неуверенный шаг вперед. Под башмаком скрипнул рассохшийся паркет. Скрип оказался таким громким, что Колчин поморщился, инстинктивно шагнул назад. Паркет заскрипел еще громче. Колчин замер.

– Это ты, Николай?

Незнакомый мужской голос раздавался из-за туалетной двери. Колчин лихорадочно соображал, что предпринять. Ответить? Но что ответить? Какие найти слова? Или промолчать? Это не выход. Когда же заиграет проклятая музыка? Сейчас Колчин жалел, что не навинтил глушитель на ствол пистолета.

– Кто там? Николай, ты?

Свободной рукой Колчин вытер со лба капли пота. За дверью послышался шорох бумаги, какая-то возня.

– Николай, ты? Ты чего там?

Молчать дальше нельзя.

– Я, – придушенным, не своим голосом ответил Колчин. – Я это.

Сжав зубы, Колчин медленно опустил ствол пистолета до уровня живота. Беззвучно шевеля губами, досчитал до трех. Тишина. И тут из-за двери каминного зала выкатился мощный фортепьянный аккорд, музыку подхватили духовые инструменты. Певица запела приятным грудным голосом: «Не пойму, почему так грустна сегодня я».

Колчин дважды нажал на спусковой крючок. И сам едва услышал выстрелы, такими тихими они оказались. Пули прошили дверь насквозь. Колчин сжал желтую пластмассовую ручку, с силой дернул ее на себя. Гнутый гвоздик, державший дверь с обратной стороны, распрямился.

На унитазе, расстегнув куртку и спустив штаны, сидел средних лет упитанный мужчина. Он широко расставил молочно белые безволосые ноги, опустил голову на грудь и уронил руки вдоль тела. На коленях лежал рулон туалетной бумаги. Изо рта на светлую рубашку бежал кровавый ручеек. Одна пуля вошла мужчине в лоб над левым глазом, вторая – проделала дырку в правой щеке. На лбу застыли кровавые брызги, похожие на свеже выдавленные прыщи. Рулон туалетный бумаги упал с голых колен, раскручиваясь, прокатился по полу к противоположной стене.

Колчин закрыл дверь, сделал несколько шагов вперед.

Беляев пережидал музыкальную паузу перед дверью на кухню. В тишине было слышно, как Людмила гремит кастрюлями и сковородками, переставляя их из мойки в шкаф. Три раза пискнула микроволновка, значит, пицца разогрелась. Тут заиграли музыка, Беляев вздохнул с облегчением, переступил порог.