– Хорошо, что Мэгги нет с нами, – вздохнул Самсон, – иначе ей стало бы плохо при виде этих чудовищ.

– Отойди, Джеймс, – велел Маркус. – Посмотрим, не удастся ли избавиться от остальных щитомордников.

Он выстрелил, и Спирс последовал его примеру.

Джеймс выжидал. Но груда монет и драгоценностей оставалась неподвижной. Наконец ему удалось оттащить Филдинга от сундука. Вздувшееся лицо несчастного приняло цвет змеиной пасти – такой же отвратительный, мертвенно-белый.

– Комтон?

– Да, Джеймс? – хрипло прошептал тот. – Я не вижу вас, но слышу словно издалека. Где Джесси?

– Я здесь.

– Пожалуйста, расскажи, что случилось с колонистами на Роаноке?

– Индейцы племени кроатон приняли их, когда еды больше не осталось. Думаю, что, немного оправившись, они стали вести себя, как хозяева, забыв о том, что индейцы их спасли. Дикари, обозлившись, продали их испанцам. Позже Валентине удалось бежать в Англию и выйти замуж за бристольского торговца. Остальные колонисты, по-видимому, так и прожили в Испании до конца дней.

– Спасибо, – выдохнул Комтон. – Джеймс, прошу, не говорите моей маме, что я убил Аллена Белмонда. Он всегда нравился ей, хотя я считал его негодяем.

– Не скажу, – пообещал Джеймс.

– Благодарю, – охнул Комтон, дернулся и застыл.

Огромный щитомордник выполз на берег и с невероятной скоростью пробрался сквозь мокрую траву, все еще сжимая в пасти жемчужную нить, концы которой волочились за ним по земле.

– Он мертв, – пробормотал Джеймс, – и все из-за проклятого сокровища.

– Но что мы будем делать с кладом? – спросила Джесси, с отвращением разглядывая сундук.

Не успела она договорить, как очередная гадина высунула треугольную голову.

– Омерзительно, Джеймс, просто омерзительно, – пролепетала Джесси, не в силах отвести глаз от сундука. – Все эти драгоценности и монеты награблены у несчастных людей, которых убил Черная Борода. Я этого не вынесу.

– Согласен, – ответил Джеймс, оглядев сначала Спирса, потом Баджера и Самсона и наконец Маркуса и Дачесс.

Все по очереди кивнули.

– Пусть грязь и змеи снова им завладеют! – решительно воскликнула Дачесс. – Пусть лежит на дне!

Джеймс и Джипсом уперлись ногами в сундук и сильно толкнули. Он рухнул в болото и начал медленно тонуть. Когда над поверхностью осталась только крышка, толстый щитомордник поднялся из воды и тут же исчез. Черная муть пошла огромными ленивыми пузырями, которые лопались с негромким треском. Никто не произнес ни слова. Все молча наблюдали, пока вновь не стало тихо.

– Господи, меня до сих пор трясет, – жалобно проговорил Джипсом, – Раньше я хотел стать богатым, но не таким способом, мистер Джеймс. Не таким.

Дачесс внезапно нагнулась и подняла что-то с отсыревшей земли.

– Взгляните на это, – удивилась она, порывисто вытирая находку о юбку. Она держала ожерелье, золотую цепь тонкой работы. В центре сиял рубин, кроваво-красный, как закат на Аутер-Бэнкс. Дачесс почистила его ладонью и протянула Джеймсу.

– Посмотри. Он выполнен в форме лебедя.

Джеймс перевернул драгоценность, чтобы получше рассмотреть. Огромный рубин почему-то казался теплым.

– Здесь что-то выгравировано, – сообщил он, поднося цепь поближе к глазам.

– Что там написано? – заинтересовалась Джесси. «Валентина Суон[8]1718 Эдвард Тич».

Они ошеломленно уставились друг на друга.

За какую лошадь болеть? Все они кажутся совершенно одинаковыми

Аноним

– Вперед, Джигг! Давай, мальчик, давай! – надрывалась Джесси, вставая на носки, чтобы получше разглядеть своего любимого шестилетнего рысака, которого никто еще не мог догнать в скачках на четверть мили.

Джигг рванулся вперед, оставив позади остальных всадников.

– Нехорошо, Джесси, – громогласно упрекнула ее свекровь, перекрывая общий шум. – Ты Уиндем, а не Уорфилд, а болеешь за лошадь отца.

– О Господи, да ведь скачка всего на четверть мили! Я ничего не успею! Давай, Консол! Давай, малыш! Ты можешь, парень, можешь!

Отец, нахмурившись, погрозил дочери пальцем.

– Ты болела за Джигга! Почему же теперь поддерживаешь лошадь Уиндемов? Где твоя дочерняя преданность, Джесси?

– О Боже! Ну же, вы двое! Бегите! Шевелись, Джигг! Консол, ты же самый резвый!

Джеймс скакал на Консоле и проигрывал. Остальные жокеи весили куда меньше. Джеймс сыпал проклятиями, уверяя, что следовало бы пристрелить самых отчаянных. Но он все-таки рвался к победе, почти распластавшись на шее Консола.

Джесси ничего не смогла с собой поделать. Подавшись вперед, она завопила что было сил:

– Джеймс, пришпорь Консола хорошенько! Ему это нравится!

Джеймс последовал совету жены. Консол ринулся вперед, как пушечное ядро, и толпа на мгновение удивленно стихла. Даже те, кто ставил против него, в эту минуту невольно восхитились.

Джеймс выиграл этот заезд. Консол обогнал Джигга почти на корпус. Мокрый от пота, широко улыбающийся Джеймс спрыгнул на землю, бросил поводья Ослоу и походкой героя-победителя направился к бледной как полотно жене, с отчаянием глядевшей на него.

– Что это с тобой стряслось? Я услышал тебя, Джесси, и хорошенько ткнул Консола в бок. Сработало, верно?

Он крепко поцеловал ее, стиснул в объятиях с такой силой, что Джесси охнула, и, не выпуская жену, обернулся к тестю.

– Ну, Оливер, что скажешь? Думаю, что после того, как лошади Марафона выиграют остальные заезды, ты явишься к нам с шампанским и будешь всячески пресмыкаться перед победителем. Не забудь поздравить Джесси. Как-никак, она жена победителя.

Джесси дернула его за рукав. Джеймс шагнул к тяжело дышавшему, но явно довольному Консолу.

– Только взгляните на него! Какое у него сердце! Джесси была права, он тут же помчался, как птица. Я сам едва не остался позади!

Он радостно потер руки, все еще не успев опомниться от неожиданного выигрыша, и снова повторил, что теперь Оливеру следует навеки сдаться, заказать несколько ящиков шампанского, поскольку Уорфилды больше не должны питать никаких надежд на победу. Но Джесси снова дернула его за рукав.

– Что, любимая? – улыбнулся Джеймс. – Хочешь наградить своего героя поцелуем?

– Джеймс, – отчетливо произнесла Джесси, выговаривая каждое слово, – по-моему, малыш вот-вот появится на свет.

Джеймс недоуменно уставился на жену.

– Нет, Джесси, этого не может быть. Ребенок должен родиться не раньше чем через неделю. Разве не помнишь? Ты сама сказала, что тебе будет полезно побывать сегодня на скачках, подышать свежим воздухом и поупражнять легкие, болея за лошадей. Нет, ты, конечно, ошибаешься. Кстати, я не слыхал, чтобы ты болела за лошадь отца. Ты этого просто не сделала бы.