— Простынешь, шалунья.

— Я тепло одета.

— Садись…

После Насти на снегу оставался оттиск ее фигуры. Ночью он будет напоминать человека и напугает какого-нибудь трусливого коня, а то и запоздалого пешехода.

Озерки и в самом деле были занесены до крыш снегом. Ворота и окна приходилось откапывать после каждой метели.

Просторный дымниковский дом, полгода хранивший тишину, сразу ожил, наполнился голосами, разными звуками, топотом молодых ног.

Молчаливые бревенчатые стены устали жить с тихим, одиноким стариком, который ходит в валенках, не гремит самоварной трубой, сидит неподвижно в углу и читает древнюю толстую книгу. Приехала девушка, — и комнаты, коридоры громко отвечают эхом на ее голос, двери молодо хлопают, пол долго гудит от каждого шага.

Лампы, забытые в чулане, оплетенные тенетами, найдены, вычищены и зажжены. По стенам, переборкам и потолку разгуливают тени, и каждая из них старается быть похожей на подвижную девушку с распущенными волосами.

Точно дом и девушка — большие друзья и ведут между собой оживленный разговор. Приехала всего только одна и не вполне взрослая девушка, а жизнь пошла не так. Громче падают охапки дров в кухне, веселей звенят ухваты и кастрюли, радостней вечерами полыхают окна, гуще валит дым из печных труб.

Лишь поздним вечером затихает говор стен и дверей, когда девушка садится рядом с отцом к одному столу и читает ему древнюю книгу. Читает она тихо, и стены не откликаются ей.

С приездом дочери изменился и отец. Его походка стала более смелой, разговор громче и движения не так осторожны. Он не боится уж уронить вещь или крикнуть: «Настя, обед готов?»

Он постепенно освобождается из-под власти осторожности и тишины, охватившей его.

— Дочка, почитай мне из своих книг! — попросил отец.

— Я не привезла их, оставила там.

— Не привезла?

— Взяла лыжи, и только. Буду отдыхать. Я спою тебе.

— Ну, спой!

Девушка становилась на середину комнаты и начинала петь. Вот тогда-то уж радовались стены, коридоры и пустующие комнаты. Они начинали подпевать, веселиться и грустить вместе с девушкой.

— Мать твоя, я не слыхал, щобы пела… — вспоминал отец.

— А мы часто поем, у нас веселый народ.

— Народ-то и везде веселее стал. В мои годы тоскливое любили.

— Я могу и тоскливое спеть.

— Спой, спой, вспомяни старинку!

Девушка садилась, руками подпирала голову, и при свете лампы-молнии пела про «Лучинушку», которую давно из жилых комнат вытеснила на кухню, для растопки.

Погода стояла холодная, но тихая. Метели не заметали дорог и не беспокоили путников. Девушка надевала лыжи и уходила в горы. Там у нее было много знакомых и любимых мест, но под снежным покровом они были неузнаваемы и казались невиданными.

Зима сделала из Озерков красивую чужую страну, и Настя чувствовала себя как путешественница. Она с большим трудом поднималась на вершины, останавливалась у ключей, которые не мог сковать и самый жестокий мороз. Вокруг ключей толпились причудливые ледяные столбы, они рождались из брызг воды.

Настю не пугали смелые полеты с самых высоких вершин. Она давала лыжам волю и катилась с невероятной быстротой. Ветер лихо насвистывал, снег крутился вихрем; казалось, что она оторвалась от земли и вихрь несет ее. Лыжи выбегали на Ирень, долго катились по ее виловатому руслу.

Оглядываясь назад, девушка видела черту своего рискованного полета и не думала, что каждый шаг его таит опасность. Достаточно покачнуться, не разглядеть самого маленького камня, и полет может стать смертельным.

Вечерами, при неверном свете луны и звезд, Настя не рисковала кататься; она выбирала долины и ходила по ним или же по многу раз во всех направлениях пересекала озера. Лыжные следы Насти переплетались в удивительную сетку.

Она не замечала, что крепнет. Отец же, который глядел на нее по-отцовски влюбленно и придирчиво, говорил уже не раз:

— А ведь лыжи-то здоровая штука.

— Да?

— Приедешь, тебя не узнают.

Настя оглядывала себя и не замечала перемены:

— Я все такая, какой и была.

— На глазах крепнешь, на глазах растешь.

— Тебе это кажется так.

Но крепкий сон, хороший аппетит, веселье и неиссякаемая радость жизни указывали, что отец говорил правду. Девушка от снегов и гор получила свою награду.

Пришел день отъезда. Кирилл опять затих и померк, Настя тоже была задумчивой. Тише захлопали двери, и умолкло эхо в пустых комнатах.

Легкие санки и лошадь умчали девушку на станцию, а поезд умчал в город. Дом снова погрузился в тишину и сумерки, точно все шумы и весь свет, а также радость и улыбку старенького отца девушка увезла с собой.

Обычно соревнования устраивают раздельно: мужские и женские, но в команде подростков были только две девушки, и решили не отделять их от мальчиков.

Команда лыжников была готова к пробегу, она вытянулась прямой линией поперек пруда, у каждого на груди висел номер. У Насти был пятый, у Степы — шестой. Друзья, которые через несколько минут станут соперниками, тихо переговаривались:

— Ну, Настя, готовься получать приз.

— Не смейся, вдруг и получу.

— Без бою я не отдам и другие тоже.

— Без бою я и не возьму. Если ты будешь жалеть меня или нарочно отставать, я вернусь и не пойду. Так и знай!

— И не жди: здесь уж я без всяких жалостей.