Еще раз говорил Милехин с женой:

— Как хочешь, а я поеду в завод и Степку оставлю с собой.

— Огород мне жалко, корову и домишко; жизнь ведь прожила в нем, а перед смертью куда-то…

— Не куда-то, а к мужу и сыну. Огород я обещал, может, и корову.

— Поставить некуда будет, выгнать… Нет уж, придется мне без коровки дни коротать.

Прав оказался Милехин, что смерть еще заглянет в Дуванское.

Люди корчевали деляны, засевали их и не думали, что многие труды пойдут даром. В долинах хлеба поднимались дружно, ожидался богатый урожай, но в июне месяце ударили ливни, с гор хлынули потоки и начисто смыли их. Несколько домов разорились, махнули на поля и разбрелись искать более удобных мест.

— Где чему быть надлежит, то и быть должно. Не привьются здесь пашни, сгубят их ливни да засуха. Здесь богатства в недрах, а не наверху, — говорил Милехин.

— Какие недра, когда последний завод закрыли.

— Придут времена.

— Жить-то теперь надо, а не в будущих временах.

— Так и поезжай в живые места, а на мертвом нечего сидеть. Поселочек от Дуванского останется, домов в сто, не больше. Больше земле не прокормить, не под силу, не для сохи она готовилась.

— Людям не говори этого, и так трудно. Со временем сами поймут, — советовала мужу Марья.

— Когда и земля скажет, что богата она не без меры, тогда поймут. До этого зря будут маяться. Жалко людишек, жалко — всю жизнь только и видели нужду и костоломный труд.

По всем школам города, а также и для заводских учеников были объявлены летние каникулы. Настя прибежала к Степе в барак и шумно объявила:

— Я свободна, завтра поеду в Озерки.

— И я свободен.

Девушка за зиму сильно соскучилась по Озеркам, где холодная Ирень, горы, среди них потайные любимые уголки, где дом и старенький одинокий отец. Весною тяга домой сделалась так сильна, что девушка не могла заниматься, ходила как шальная и даже плакала.

На уроках она садилась к окну и глядела на синеющее небо, на стада птиц, пролетающие над городом. Думалось, что все они летят на Ирень, хотелось взвиться и улететь вместе с ними. Настя бесконечно завидовала птицам, которые могут лететь по прихоти своего сердца, она же должна сидеть и ждать.

Зато день отпуска показался удивительным, необыкновенным. Будто и небо было синей, и солнце ярче, и люди, встречаясь, улыбались Насте. Ей хотелось подойти к каждому и сказать:

«Завтра я еду в Озерки. Мне радостно, не смейтесь надо мной».

В канун отъезда Степа и Настя осматривали новые рабочие дома. Готовых было немного, но строящихся они насчитали больше десяти. Всюду по улице были раскиданы бревна, доски, листы железа, кучи плитняка и вороха стружек. Воздух был полон визгом пил, звоном топоров и человеческими криками.

— Эй! Еще-е раз. Эй! Еще-е разок.

Когда люди кричали, им было легче поднимать тяжелые бревна. Из путаницы бревен, досок, людских криков и звона топоров вырастали белые уютные домики, каждый на четыре семьи.

— В каком-нибудь заживем и мы… — мечтал Степа.

— Вы заживете, — протянула Настя с ноткой зависти.

— Возьмем и тебя, пойдешь?

— Я ведь не работаю.

— Устроим. Сперва на работу, потом на квартиру.

— Весело здесь будет. Горка, пруд, утром из постели и прямо в воду… — помечтала и Настя.

Степа нашел подрядчика и спросил?

— Когда селить будут?

— Когда отстроим.

— А скоро это?

— К августу. Терпеть уж недолго.

Завернули ребята и в мастерскую для школы заводского ученичества. Там покрывали крышу, верхние этажи красили, а в нижнем устанавливали горны и станки.

— Торопятся, к прошлой осени хотели доделать.

— И почему не доделали?

— Денег не хватило, там строй, здесь строй, а касса одна.

На станцию Ирень Степа и Настя прибыли ночью. Они поискали старика Дымникова, но оказалось, что он не приехал.

Степа предложил ночевать на станции и утром идти пешком.

— Я не хочу ночевать, — запротестовала Настя. — Пойдем сейчас.

— Знаешь дорогу?

— Тропинкой, берегом Ирени, я ведь много раз хаживала.

Оставили на станции багаж и пошли.

Слева шумела и плескалась Ирень, справа пели ветер и сосны. Каменистая тропинка вилась белым поясом. Шли, где было можно, рядом, а где нельзя — гуськом. В иных местах через тропинку бежали запоздалые весенние ключи и со звоном падали в Ирень.

— Я хочу купаться, — объявила Настя.

— Простудишься, не надо, — удерживал ее Степа.

— В июне-то месяце? В мае купаются.

Девушка спряталась за скалу и прыгнула в воду.

— Ты не смеешь, трусишка! — кричала она.

— Я не хочу.

— Да не холодно, вода — кипяток.

— Не заманивай, не пойду.

— Ну и не ходи.

Недолго плескалась Настя; она выбежала на берег, оделась и закричала:

— Разводи огонь!

— Что, жарко?

— Разводи скорей!

— У меня спичек нету.

— Есть, врешь, я замерзаю.

Степа развел костер,