– Издавая такой указ, я обрекаю на смерть одного из своих сыновей.

Лада об этом не подумала и съежилась, почувствовав на себе обвинительный взгляд Мехмеда. Вдобавок ко всему он решит, что она настолько чудовищна, что желает смерти его сыновьям. Она покачала головой.

– Не издав такой закон, в будущем ты спровоцируешь гражданскую войну, которая унесет жизни тысяч твоих граждан.

– Это жизни людей, Лада, – произнес Раду. – Как вы можете так рассуждать?

Лада встала, прижав ладонь к ране в попытке облегчить невыносимую боль.

– Потому что рассуждать так – единственный способ не сойти с ума.

– А как насчет наших душ? – прошептал Мехмед.

Прежде чем выйти, Лада задержалась у двери.

– Души и престолы несовместимы.

***

В тот вечер она сидела рядом с Богданом. В казарменной столовой они были одни. После покушения на убийство она с ним не разговаривала и даже ни разу его не видела. Впервые с того дня она нашла в себе силы прийти поужинать со своими воинами, но большинство из них были на дежурстве. Мехмед доверял им более, чем когда-либо, и теперь они были постоянно заняты.

– Как ты? – спросил Богдан.

Лада закатила глаза, сожалея, что недостаточно сильна, чтобы наказать его физически за столь глупый вопрос.

– Неделю назад меня пырнул ножом и избил наставник, которому я доверяла.

Он ответил таким же тоном:

– Я там был.

Лада не знала, испугался он или разозлился при мысли о том, что она может умереть сразу после того, как они наконец-то воссоединились. Но лицо Богдана оставалось совершенно невозмутимым.

Богдан был дураком, если считал, что она оплакивает смерть сводного брата Мехмеда. Убийство мальчика не привело ее в восторг, однако она не стала бы притворяться, что не видит в действиях Хюмы разумного зерна. Это было бы лицемерием и даже неуважением.

– Все уже об этом знают, да? – спросила она. Раду в записке сообщил ей, что Мехмед собирается издать братоубийственный указ, но она думала, что это будет только завтра. Ее задело то, что Мехмед не спросил ее совета.

Лада боялась, что пройдет целая вечность, прежде чем он сможет простить ее за все, что всплыло на поверхность. Что она будет делать все это время?

Богдан пожал плечами.

– Мне сказал Петру.

Лада нахмурилась.

– Петру сегодня не дежурил. Как он узнал об Ахмете?

– Кто такой Ахмет?

– Сводный брат Мехмеда.

– О чем ты говоришь?

– А ты о чем говоришь?

– Твой отец. – Богдан замолчал. Его челюсть стала каменной. – Они тебе не сказали.

Лада смотрела в лицо Богдана, но не видела его. Она не видела ничего. – Мой отец мертв?

– Мне очень жаль. Петру думал, что ты уже знаешь. Хуньяди и бояре убили твоего отца. И Мирчу.

Лада кивнула. Ее голова раскачивалась вверх-вниз по своей воле, а уши заполнил рев. Рев, похожий на тот, когда ветер спешит вдоль берегов реки Арджеш и тянет за собой растущее у камня дерево.

– Когда?

– Петру подслушал Мехмеда и Раду неделю назад. Прямо перед восстанием.

– Неделя. – Ее рука потянулась к мешочку на шее – но он исчез.

Она этого даже не замечала, не проверяла с того дня, как сразилась с Ильяшем.

Мешочек исчез.

Все, чего хотелось Раду, – это спать, но стук никак не прекращался. Пошатываясь, он подошел к двери и резко отворил ее, готовый наорать на любого, кто там окажется. На пороге стояла его сестра, хотя гораздо больше она была похожа на призрак.

– Наш отец умер, – сказала Лада, устремив на Раду огромные и пустые глаза.

Раду тяжело прислонился к дверному проему, и Лада медленно вплыла в его комнату. Он запер за ней дверь.

– Почему ты мне не сказал?

Раду был рад, что в комнате темно, и он не видит ее лица.

– Я не знал, как сказать. – Он взял ее руку; в его ладони она казалась холодной и крошечной. – Мне очень жаль. Я знаю, ты его любила.

– Я его не любила. Я его боготворила. А потом он предал нас, оказавшись человеком – никчемным, жалким человеком. Он оставил нас здесь ни с чем и сделал для нас невозможным возвращение домой.

– Я его боялся.

Лада резко рассмеялась.

– Братишка, ты всех боялся.

– Это верно.

– Мирчу тоже убили.

– Да. – Раду вспомнил, как искренне горевал Мехмед после убийства своего маленького сводного брата. Думая о смерти Мирчи, Раду ничего похожего не чувствовал. Возможно, с ним было что-то не так. Ему хотелось узнать, горевала ли по Мирче Лада, но он ее об этом не спросил.

– Помнишь то лето? Когда отец вывез нас за город? – спросила Лада.

– Да. Меня так сильно покусали жуки, что я с трудом передвигался.

– Я думала, что он увидит меня. Я думала, что если мы уехали из Тырговиште, подальше от глупого Мирчи, если мы оставили позади бояр и их беспрестанные ссоры, он увидит, какой я стала. Увидит, что я готова на все, чтобы ему понравиться. Как-то раз я решила, что он это заметил. Это был самый счастливый день моей жизни. А потом он уехал, как всегда.

– Он любил тебя.

– Ты говоришь так уверенно. Откуда тебе знать?

– Потому что он пытался тебя спасти, в тот день, когда султан потребовал оставить нас у него.

– Он не смог.

– Но хотя бы попробовал. Ради меня он даже не старался.

Немного помолчав, Лада громко рассмеялась.

– Я все время думаю о том, как Мирча злится, что его убили.

– Я тоже об этом думаю!

Они посмеялись, а потом в комнате стихло. Они стояли рядом, окутанные теплом и безопасностью разделенного детства. Они думали о том, что у них было, о том, что они потеряли и что могли понять только они.

– У меня для тебя кое-что есть. – Раду залез в коробку на прикроватном столике и достал оттуда медальон. – В ту ночь, когда врач сшивал тебе спину, я нашел твой маленький медальон. Тот, что ты всегда носила на шее. Он сломался, но… я сохранил то, что было внутри, и попросил починить его для тебя.

Он протянул ей металлический медальон, тяжелый и холодный.

Шмыгнув носом и вздохнув, Лада повесила медальон на шею и прижала к груди.

– Спасибо. В последнее время я потеряла слишком многое.

Она приникла головой к его плечу. Раду знал, что кое-что она потеряла лишь ради его спасения. Как она делала всегда, по-своему. Он вздохнул и приготовился сказать, что ему очень жаль. Что он любит ее. Что он ее понимает.