– Ты считаешь, оно связанно как-то с сексуальностью?

– С женской.

– Мне кажется, женская сексуальность – это качество врождённое, как талант, который для развития требует постоянных вложений.

– Сексуальность вообще не качество, а количество ослепших от тебя мужчин.

– И ослепших от тебя женщин.

– Ты думаешь, что каждая новая женщина – это победа? Ошибаешься – это поражение, ты можешь поразить её своей чёрствостью так сильно, что впредь ей придётся накидывать на свои чувства бронежилет. Алиса пристегнула ремень безопасности и улыбнулась. Дождь робко стучался в лобовое стекло. Алиса кликнула дворника, тот вышел и на скорую руку навёл порядок.

– Хочешь секса? – тронулась она с места. Секс был быстрым, будто полуфабрикат, куплённый в ближайшем магазине и приготовленный на скорую руку. Не знаю, было ли это недостатком, скорее достоинством, когда Алиса занималась чем-то любимым, она отдавалась этому целиком, будь то секс или вождение, не отвлекаясь на разговоры. Скорость и качество, вот что её отличало от меня. В общем, я не заметил, как мы проехали половину пути, то и дело погружаясь в своё под пианино Оскара Петерсона, у которого были свои педали газа. Клавиши его авто играли огнями ночного города, казалось мы шли сквозь Америку пятидесятых.

– Классно играет.

– Хватит фанатеть от джаза, фанатей от меня.

– Я просто представил, как Оскар Петерсон на своём пианино везёт нас через весь город, не снимая ноги с педали газа.

– Тебе не нравится, как я вожу? – переключилась Алиса уже на четвёртую.

– Да при чём здесь это? Я же про музыку.

– Меня с детства мучает вопрос: зачем пианино педали?

– Тормоз.

– Все три?

– Нет, весь один, – улыбнулся я ей.

Алиса переключила радио и мы оказались в России девяностых.

– Ты всё о педалях думаешь? – посмотрел я на неё через зеркало заднего вида.

– Нет, думаю, отчего рождаются дети? – прибавила она газу, выплескивая тем самым эмоции, повышая октановое число и без того взрывоопасной смеси наших характеров.

– От большой любви, отчего же ещё, – стал внимательнее смотреть я на дорогу.

– Я думала, от большого ума.

– От большого ума рождаются сразу большие.

– От других браков, что ли?

– Ты про Диму? Чем он тебе мешает?

– Он опять сегодня придёт? – поздно притормозила Алиса, и автомобиль тряхнуло на лежачем полицейском.

– Не знаю.

– Скажи, что я за ним не намерена убирать, я не мать ему.

– Твою мать, началось, – переключил я радио снова на джаз. – Иногда музыка создаёт настроение, – положил свою руку на бедро Алисы, будто отправил её попросить таким образом не шалить с педалью газа.

Как ни странно, помогло, по крайней мере, она замолкла. Скоро мы были у дома. Даже нашлось место для парковки. Свет фонаря проводил нас до самой парадной. Пока вёл, он держал нас за руки, как двух провинившихся школьников, а те, потупив взоры, по-прежнему дулись друг на друга и сохраняли дистанцию тишины между собой. В темноте слышна была только польская речь, западающая на букву «Ш». Это нашу обувь встречали шероховатости асфальта. Непредвиденные выступы обстоятельств возникали у подошв уставших туфель. Мужчина открыл дверь подъезда и пропустил женщину вперёд. Этого было достаточно, чтобы она поцеловала его в лифте, простив за те капризы, что он не успел исполнить. Я знал, что всё дело в деталях: «Не скупись на них, и весь стройный механизм будет служить тебе верой и правдой сколько угодно долго».

* * *

Я алкоголичка, я понимала это с каждым новым глотком тебя. Я спивалась, это было заметно всем окружающим, кроме меня. «Нет, кричала я им, я могу бросить в любой момент, когда мне расхочется, я смогу завязать. Вечер с тобой – наутро сушняк! При одной мысли, что сегодня я снова увижу тебя: безумный автограф радости на моём лице и повышенная влажность белья. У меня, как у алкоголика, начинали приятно чесаться руки, которыми скоро смогу приручить тебя, хотя бы на несколько часов. Его же, напротив, его руки – электрический ток. Достаточно было им ко мне прикоснуться, чтобы я зажглась, влюбилась, сгорела, погибла…» Марина сняла платье, вспомнив, как однажды попросила помочь застегнуть молнию на её платье. Он исполнил и поцеловал в шею так соблазнительно, что ей тут же захотелось, чтобы он вернул молнию на место. Они в тот вечер опаздывали куда-то, и с удовольствием опоздали. Повесила платье в шкаф, оставшись в бюстгальтере и чулках, прошла на кухню, где её ждал холодильник. Достала вчерашнюю котлету, откусила, потом понюхала, та вкусно дыхнула жареным луком, потом Марина поставила чайник. Порой в её движениях не было логики, только интуиция. Логика – дело мужское и навязывалось оно женщинам мужчинами. Марина вспоминала о сыне, который сегодня пошёл на день рождения к другу. Она снова открыла холодильник и достала ещё одну котлету. Потом она снова вернулась в гостиную, утонула в диване и включила телевизор:

– Мне кажется я встретила своего человека.

– Отлично! Не вздумай его упустить, делай всё, что угодно: стерви, капризничай, уходи, возвращайся, люби, делай всё что угодно: пироги с клубникой, массаж, комплименты, минет… Своих на Земле единицы.

– Главное, чтобы человек был хороший.

– Ты мужчину ищешь или мужа?

– А в чём разница?

– Хороший человек для любви не подходит, для уважения – да, для настоящей любви нужен человек, который будет постоянно терзать твою душу в широкой постели чувств.

Он был её садом, её запущенным садом. Она запустила его так далеко в своё сердце, что теперь там непроходимые джунгли чувств, теперь в лианах её чувств мог заблудиться всякий, кто надеялся на какие-то отношения. В этот момент засвистел сторож сада. Марина вернулась на кухню и выключила чайник.

Раньше пока никого не было дома, она строила из себя белого лебедя перед зеркалом, выкручивая фуэте под музыку из балета Чайковского. Нетрудно было перевести текст подобных её закидонов: ей жуть как хотелось с кем-нибудь закрутить, но непременно так, чтобы выросли крылья. Крылья так и не выросли, лебедь повзрослела и успокоилась.

* * *

Лампа питается темнотой, я смотрю на луну, там кто-то ест на ночь, я нет, я держусь, я держусь за ручку холодильника как за мечту, как бы он ни был холоден, внутри у него что-то есть для меня: кусок ветчины, сыра круг или круг сыра. Где жизни наши – обычные дырки в пространстве. Я подержался за ручку, но открывать не стал, потому что там был ещё виски, а завтра собирался рано вставать.

Женщина начинается с мужчины, но и заканчивается тоже мужчиной. Как только в баке у неё заканчивалось топливо и красная лампочка злости уже начинала сигнализировать, что настроение на нуле, она торопилась найти заправку собственной нервной системе, поставив свою старую бобину, на магнитной ленте которой был записан её монолог. У каждой женщины в приложениях имеется такой. Пасквиль о том, что ты украл её счастье, что столько лет было ею потрачено впустую, что ей нужен другой, что ты её не любишь, а только пользуешься её телом и трахаешь её душу.