Выражение лица Генриха III являло собой органичный сплав раздраженного недовольства и удивления. Конечно же, он ничего не знал и не мог знать о судьбе Мано. Честно говоря, я и сам о ней мог только догадываться. После того как брат Адриэн отыскал Жозефину с переодетым доминиканцем в «Полосатом осле», оба священнослужителя напрочь пропали из моего поля зрения. Так что я вполне искренне мог заявлять королю Франции, что желаю знать, куда подевался мой лейтенант.

– Что вы такое говорите, мсье? – гневно сдвинул брови Генрих III. – Я знать ничего не знаю о шевалье де Батце. Это все наглая ложь!

Король был явно разгневан, но, поставленный мною в положение оправдывающегося, никак не мог найти в себе силы переломить ситуацию.

– Д'Эпернон! – понимая нелепость положения, воскликнул он. – Выведите отсюда этих господ. Вот этого, – король Франции указал носком домашней туфли на сокрушенного начальника тюрьмы, в полубессознательном состоянии продолжающего лежать на полу, придерживая голову руками, – в карцер! А вас, мой дорогой кузен, с этого дня я не желаю видеть при дворе.

– Вы плохо начинаете царствование, Ваше Величество, – исподлобья глядя на возмущенного монарха, сурово проговорил я. – Тайные убийства не к лицу государю, лишь только вчера клявшемуся защищать закон и справедливость.

– Я еще разберусь с этим делом! Тщательно разберусь! – срываясь на фальцет, взвизгнул Генрих III, вскакивая с насиженного места и запахивая разлетевшиеся в стороны полы легкого халата. – А сейчас ступайте прочь! Прочь отсюда!!! Д'Эпернон, я приказал вывести этих господ!

Четверо гвардейцев, опасливо поглядывая на свирепого подопечного, стали вокруг меня, и их капитан, вероятный преемник так некстати погибшего де Гуа, молча сделал знак покинуть королевские покои. Я передернул плечами, демонстрируя глубочайшее презрение, но тут…

– Оставьте его, господа! – донеслось из-за спины стражи.

Мягкий, но властный женский голос с неистребимым итальянским акцентом не оставлял сомнений в авторстве прозвучавших слов. В отличие от нового короля Франции, из-за многочисленных празднеств перепутавшего день с ночью, его страдающая бессонницей мать уже давно поднялась. А вполне может быть, что сегодня и вовсе не ложилась. Коронация коронацией, но кто-то ведь должен заниматься государственными делами. Наверняка сообщение о моем столь буйном визите пришло к мадам Екатерине еще до того, как я, выведя из строя стражу, ворвался в туалетную комнату Его Величества. Однако, ведомая врожденным талантом драматической актрисы и тонким чувством мизансцены, она избрала наилучший момент для эффектного появления.

– Что вы здесь устроили, Анри? – прошествовав мимо стражи и смерив удивленным взглядом тюремщика, приподнятого анжуйцами, но все еще никак не способного принять вертикальное положение на ватных ногах, поинтересовалась она. – Вы обезумели, мой дорогой? Ваше Величество, заклинаю вас, – отворачиваясь от меня, произнесла Екатерина. – Я заклинаю вас не давать волю своему гневу. Увы, Анри горяч и несдержан, но он ваш вернейший союзник.

– Мадам. – Я преклонил левое колено перед Черной Вдовой. – Я взываю к вашей справедливости! Ведь только вы со своею неизменной мудростью да всеблагой Господь способны рассудить нас!

Екатерина Медичи любезно кивнула головой, довольная этим ходом.

– Что вы, мой дорогой! – Моя дражайшая теща возложила белую царственную руку на плечо своего зятя. – Поднимитесь с колен и следуйте за мной. А вас, Ваше Величество, – она обратилась к сыну, с нынешнего дня уже полноправному и единовластному королю Франции, – я заклинаю, не делайте ничего, за что впоследствии вам будет стыдно.

Генрих III, молчавший с самого появления своей матери, демонстративно отвернулся. И я лишь краем глаза заметил, что нижняя губа его закушена чуть ли не до крови. Всего лишь несколько дней назад достигнув заветного возраста – двадцати одного года, когда он уже обходился без регента и мог управлять самовластно, он, к ужасу своему, обнаружил, что по-прежнему не в силах противостоять мягкой, но несгибаемой воле королевы-матери. И судя по тому, что я имел возможность наблюдать сейчас, Паучиха отнюдь не собиралась слагать с себя права верховной власти, лишь едва прикрытые маской церемониальной почтительности.

* * *

Спустя несколько минут, я вновь находился в кабинете мадам Екатерины, пристыжено глядя на небесный свод столешницы, поддерживаемой мускулистыми резными атлантами.

– Так что же вызвало ваш гнев, мой дорогой Анри? Что означает сей не приличествующий вашему титулу нелепый скандал? – Государыня возложила персты на стол, сведя в молитвенном жесте кончики пальцев, демонстрируя готовность слушать буйного родственничка.

– Мадам, – чуть подпуская слезы в голос, начал я. – Все дело в том, что вчера утром состоялась дуэль, во время которой мой верный соратник шевалье Маноэль де Батц насмерть поразил коронеля Анжуйской гвардии Его Величества Луи де Беранже.

Темные глаза королевы-матери блеснули хорошо скрываемой радостью. Но лишь на миг, на очень короткий миг.

– Какая досада! Генрих так любил этого достойного дворянина.

– Признаться, я мало знал его, Ваше Величество, на также успел привязаться к нему, – в тон ей не замедлил произнести я.

– В замке Аврез ла Форе? – точно невзначай бросила моя августейшая собеседница, показывая свою осведомленность.

– Именно там, Ваше Величество, – с бесхитростной искренностью сознался я. – Луи желал нашего союза. Моего и короля Генриха. И потому помог мне спастись из Парижа.

Конечно, это была наглая ложь. Но дю Гуа она уже ничем повредить не могла. А с другой стороны, ведь своим бездействием Луи действительно помог нам бежать из столицы. Значит – не совсем ложь.

– Кроме того, – продолжал я, преданно глядя на Черную Вдову, – он сообщил, что, невзирая на грязное обвинение в цареубийстве, которому я был подвергнут за глаза, вы, мадам, не поверив подлой клевете, сами провели расследование и нашли виновным в смерти вашего сына и моего дорогого друга Карла испанского наемника барона де Ретюньи.

– Испанского наемника, – повторила за мной королева. – Конечно, испанского наемника.

– Я тоже так считал. Ваше Величество. Но вчера один почтенный человек из свиты его высокопреосвященства папского нунция заявил, что смерть государя Карла IX – дело рук самого дю Гуа! Наверняка так же думает и кардинал Солертини и, вероятно, его святейшество Пий V. Я растерян, Ваше Величество! Я не ведаю, где искать правду!

Екатерина Медичи, пристально глядя на меня, молча кивнула. Наверняка ей казалось, будто она понимает, что означает мое деланное простодушие. Несомненно, у меня имелись свидетельства, возможно, письменные и, возможно, не только названных мной людей в том, что, кроме основной версии о моей причастности к убийству Карла Валуа, имелись еще другие. Причем одна из них, та, в которой смерть короля приписывается фавориту его младшего брата, очень просто может стать официальной версией католической Церкви. В таком случае, стоит ли дальше вести ту странную игру, в которую по-прежнему играл королевский двор Франции и король Наварры? Что теперь выгоднее: признать убийцей Ретюньи, за которым стоит Церковь? Меня – возможного союзника в войне с Лигой и гаранта, пусть шаткого, но все же мира с гугенотами? Или же дю Гуа, за которым еще совсем недавно стоял Генрих III, но сейчас нет никого?