Командующий войсками ничего не ответил, повторил лишь приказание отводить войска на старые места.

На другой день повторилось то же самое. Мы опять оказались перед противником прежде, чем он успел развернуть свои силы, а бригада 1-й кавалерийской дивизии, успевшая скрытно пройти мимо авангарда противника, застала врасплох дивизию пехоты, стоявшую на привале. Командующий войсками вновь вернул войска на исходные пункты и приказал возобновить маневр в третий раз.

Легко себе представить, какое у всех осталось впечатление после таких маневров. Не знаю, дошло ли что до Петербурга, но заготовленный приказ по округу, обвинявший нас в полном неумении водить войска и маневрировать, был заменен другим.

Ежегодно 26 ноября, в день основания ордена Св. великомученика и победоносца Георгия, в Кремлевском манеже происходил Георгиевский парад. В параде участвовали: взвод от роты дворцовых гренадер и по взводу от каждой из частей московского гарнизона. 1-й гусарский Сумский полк,[245] праздновавший в этот день свой полковой праздник, выводился в полном составе. В строй вносились все знамена, пожалованные частям с самого их основания, хранившиеся при частях в их полковых церквах. Число таких знамен было очень велико, в некоторых полках доходило до 26, наименьшее число восемь.

В параде участвовали и все отставные Георгиевские кавалеры, находившиеся ко дню праздника в Москве. Число их в среднем доходило до 1000 человек.

Богослужение совершал благочинный 1-й гренадерской дивизии в сослужении со всеми войсковыми священниками Московского гарнизона: литургию в церкви лейб-гренадерского Екатеринославского полка,[246] молебен перед строем, посредине манежа. Знамена подносились к аналою.

Поднос знамен и, в особенности, отдание им чести при расхождении на свои места представляло величественное, редкое по красоте зрелище: войска держали «на-караул», гремела музыка, барабанщики били «Гренадерский поход» и по манежу расходились по своим местам свыше 150 знамен от самых старых, на которых едва держалась шелковая ткань, до новейшего полкового.

Церемониальным маршем знамена проходили перед обоими взводами, все в ряд. Многие из них были так ветхи, что после парада по всему манежу лежали лоскутки шелковых тканей. По окончании парада все Георгиевские кавалеры, действительной службы и отставные, приглашались в Кремль, в помещение 1-го батальона лейб-Екатеринославского полка, где их чествовали обедом.

26 ноября 1908 года в числе отставных Георгиевских кавалеров оказалась молодая женщина. На мой вопрос, когда она получила крест, женщина рассказала, что она в 1904 году, 18 лет, поступила охотником в один из полков 23-й дивизии,[247] прошла с полком всю войну, состояла в охотничьей команде, награждена Георгиевским крестом IV степени за то, что вынесла из боя раненого начальника команды. Уверяла, что кроме командира полка никто не знал, что она девушка.

Высочайшим повелением в декабре[248] 1907 года в нашей кавалерии были восстановлены уланские и гусарские полки. Известие об этом восстановлении с возвращением прежних наименований и номеров, было в полках встречено прямо с ликованием. Так, например, когда командир Сумского полка, вызвав полк на площадь перед казармами, прочел только что полученную им телеграмму: «3-му драгунскому Сумскому полку вновь именоваться 1-м гусарским Сумским полком» раздалось громовое «ура!», которое продолжалось не менее двух минут.

Переименование всех кавалерийских полков в драгунские последовало в 1882 году.[249] Я был назначен начальником штаба 13-й кавалерийской дивизии в 1887-м и осенью этого же года видел в Грубешове портного при полку, существовавшего тем, что одевал в старую гусарскую форму всех нарвцев, увольняемых в запас. Вся армия знает и помнит, да, вероятно, помнят и многие посторонние, как 2-й Павлоградский гусарский полк,[250] получив известие о переименовании в драгунский, торжественно похоронил ментик, составлявший боевое отличие полка за Отечественную войну 1812 года.

26 ноября 1910 года Сумской полк впервые вышел в строй в новом гусарском обмундировании. Настроение в полку было приподнятое, парад прошел блестяще, и когда за завтраком началась тосты, то таковые принимались с особенным воодушевлением. Когда же командир полка провозгласил за здравие командира корпуса, «ура» было так продолжительно, что я просил командующего войсками сесть. Когда и это не помогло, я потребовал от командира полка прекратить шум. Но только что успели восстановить спокойствие, и командир полка вновь стал провозглашать тосты, сидевший направо от командующего войсками отставной сумец и тогдашний саратовский предводитель дворянства нагнулся к командующему войсками и произнес:

– Как мне, старейшему сумцу, отрадно видеть, что сумцы так любят своего корпусного командира, позвольте мне еще раз выпить его здоровье! – и все началось сначала. Командующий войсками сейчас же по окончании завтрака встал и уехал.

Я очень любил посещать полки, оставаться с офицерами и после окончания официальной части торжества, чтобы откровенно с ними говорить и давать им высказываться, но пришлось постепенно от этого отказаться, а в неизбежных случаях просить командиров полков сдерживать офицеров.

В 1910 году в Москве под председательством командующего войсками образовалось «Московское воздухоплавательное общество». Воздухоплавательное искусство у нас еще было только в зачатке, и наши офицеры в тот год впервые подошли к аппарату. Первым учителем был приглашен Уточкин,[251] но мы с ним быстро расстались и заменили его Габер-Влынским.[252] Под его руководством офицеры необычайно быстро освоились с управлением аэропланами, и в следующее же лето некоторые из них приняли участие в состязаниях на призы. Средства у Общества образовались от членских взносов, частных пожертвований, доходов от платы за вход на состязания, происходившие на Ходынском поле, и прочего. Самые же крупные призы жертвовало Общество трамвая, выручавшее в дни состязания от проезда пассажиров на Ходынку по 30 000–35 000 чистого дохода. Осенью 1911 года уже состоялись состязания не только на полеты, но и на метание бомб в расчерченную белой краской по земле палубу судна средней величины. В состязаниях участвовали и частные летчики, в том числе известный Ефимов.[253] Первый аэроплан был подарен Обществу членом его Владимиром Павловичем Рябушинским.[254]