Улыбаясь и изображая радостную болтовню с немолодым родственником, которого только что встретила, она кивком указала на пункт контроля, где пассажиры вереницей проходили через рамку металлоискателя, словно коровы, идущие на бойню. Двое молодых людей стояли чуть в стороне, стараясь рассматривать толпу со всей незаметностью, на какую только способны столь массивные персоны. На них были темные костюмы с туго натянутым слева пиджаком. Из уха каждого шел тонкий проводок телесного цвета.

Он улыбнулся.

– Они высматривают опасных русских шпионов, пытающихся выбраться из Атланты, а не вернуться обратно.

– Но аэропорт…

– Я мог сесть на автобус, конечно, поскольку приятель нашего милого доктора перенес меня к управлению порта в Нью-Йорке. – При упоминании доктора Тахиона лицо Сары на мгновение дернулось, словно она наступила на кнопку. – Но это было бы слишком долго, да и за автовокзалами наверняка тоже наблюдают. К тому же я ненавижу автобусы.

Они уже встали на эскалатор.

– Ты слышал о том, что случилось? – спросила Сара.

– Это показали все телевизоры, которыми утыканы залы ожидания в Ла-Гуардиа. До чего одиноко живется вам, капиталистам, раз вы направляете огромные производственные мощности на то, чтобы полностью окружить себя искусственным обществом. Туз-убийца, покушавшийся на жизнь возможного кандидата в президенты, особенно Джексона – столь неоднозначного и принадлежащего к этническому меньшинству, – стал настоящей сенсацией.

Конечно, именно в таком свете это рассматривали полиция и средства массовой информации: горбатый парнишка в кожаной куртке пытался убить Джексона, а доктор Тахион просто оказался у него на пути.

– Как дела у Тахиона? – спросил русский.

Она слегка споткнулась при сходе с эскалатора. Та рука, что ласкала ее, прикасалась к ней накануне ночью, сейчас превратилась в жареное мясо и осколки кости. То, что она чувствовала при этой мысли… она была не готова сейчас разбираться с тем, что чувствует. Она убеждала себя, что главное для нее – это остаться в живых и добиться, чтобы Анди была отомщена.

– Доктор, – мягко напомнил он ей. – Как он?

– Он, по терминологии врачей, в стабильном состоянии. Руку пришлось ампутировать, но он неплохо восстанавливается. Его держат в какой-то больнице, но в какой – не сообщается. Полиция связала напавшего на него с убийством Рикки и дракой с Джеком Брауном в четверг поздно вечером. Им известно, что он может проходить сквозь стены. Полиции Атланты пришлось наконец стиснуть зубы и признать, что на свободе бродит туз-убийца. Не просто убийца, а политический наемный убийца, который преследует участников съезда.

Она не пыталась скрыть горького удовлетворения. «Если бы в полиции меня выслушали!» Хотя что они смогли бы сделать, было совершенно непонятно. Но это хотя бы означало, что еще кто-то не считает ее истеричкой, отвергнутой предметом своего обожания.

Кто-то, помимо человека, называющего себя Джорджем Стилом.

Они вышли сквозь автоматически раздвинувшиеся двери во влажную духоту Атланты. Сара оставила на стоянке машину, которую арендовала под вымышленным именем: конечно, сейчас все лучшие репортеры Атланты так и рвались взять у нее интервью. Но даже если бы ей было, что еще им сказать, она не заблуждалась относительно их способности защитить ее от бледноглазого юнца, который убивал, мурлыча песенку.

Поляков покачал головой.

– Для диких карт в этой стране начинаются дурные времена. Что бы мы ни смогли здесь сделать, боюсь, что это все равно останется так. Однако тем важнее остановить безумца Хартманна. Возможно, тебе придется сыграть в этом более активную роль.

Она остановилась как вкопанная прямо между створками дверей, которые принялись бешено дергаться.

– Нет! Я уже тебе сказала. Я это сделать не могу.

Он взял ее за локоть и вывел на тротуар. На них хлынула вонь выхлопных газов и таксисты. Они игнорировали обе волны.

– Кому-то придется. Возможно, Тахион будет не в состоянии.

– А почему не ты? Ты ведь тоже туз-убийца! Почему бы тебе не использовать твою способность?

Он осмотрелся, не двигая при этом головой. Поблизости никого не оказалось.

– Моя… наша цель – предотвратить Третью мировую войну. И как этому поможет то, что кандидат в президенты США будет убит агентом КГБ?

Это была его цель, а не ее. Она повернулась и побежала через улицу, не попав под машину скорее благодаря счастливой случайности, чем благодаря предусмотрительности. Он последовал за ней более осторожно.

Он чуть запыхался, когда догнал ее на стоянке.

– Молодец, что проверила свой автоответчик.

Он пытался успокоить ее, словно встревоженного зверька. Ей было наплевать.

– Молодец, что оставил сообщение о том, что приезжаешь и когда именно.

Она открыла дверцу пепельно-розовой «Короллы» и устроилась за рулем.

– Это моя работа, – отозвался он, когда она потянулась, чтобы отпереть остальные двери. Открыв дверь заднего сиденья, он забросил туда свою сумку. – Моя профессия – шпион. Мне платят, чтобы я думал о таких вещах.

– Шпион не слишком отличается от журналиста, – сказала она. – Спроси хотя бы генерала Уэстморленда.

Она яростно повернула ключ зажигания.

– Право и честь находиться здесь, – говорил Джесси Джексон, – было завоевано. Завоевано на моей памяти кровью и потом невинных.

С того места, откуда наблюдал Джек, фигура кандидата казалась крошечной, теряющейся на огромной белой сцене, однако звучный голос оратора заполнял аудиторию. Джеку было слышно, как нетерпеливые депутаты замолкают и выжидающе замирают. Все – независимо от того, нравился им Джексон или нет, – понимали, что сейчас происходит нечто важное.

– Я стою здесь как живое свидетельство усилий тех, кто уже ушел, и как обещание для тех, кто придет после, как дань стойкости, терпению и отваге наших предков, как залог того, что их молитвы услышаны, их труды не были напрасными и что надежда не умирает…

«Те, кто уже ушел». Джек представил себе Эрла, стоящего на этой сцене в своей летной куртке, его звучный баритон, раскатывающийся по залу. «Тут должен был стоять Эрл, – подумал он, – и на много лет раньше».

– Америка – это не одно одеяло, сотканное из одной нити, одного цвета и фактуры. Ребенком, когда я рос в Гринвилле, в Южной Каролине, и у моей бабушки не было денег на одеяло, она не жаловалась – и мы не замерзали. Она просто брала кусочки старой ткани, лоскуты – шерсть, шелк, габардин, мешковину… просто обрывки, которыми можно было бы только протереть башмаки. Но они недолго оставались такими. Умелыми руками и крепкой нитью она соединяла их в лоскутное одеяло – вещь, обладавшую красотой, силой и историей. И сегодня, демократы, нам надо сшить такое одеяло. Фермеры, вы добиваетесь справедливых цен, и вы правы – но вы не можете выстоять в одиночку: ваш лоскут недостаточно велик. Рабочие, вы добиваетесь справедливой заработной платы, и вы правы – но ваш трудовой лоскут недостаточно велик. Джокеры, вы добиваетесь справедливого обращения, гражданских прав и системы медицинской помощи, которая учитывала бы ваши нужды, но ваш лоскут недостаточно велик…