— Я уже не маленькая, — возразила Дорилис. — Я достаточно взрослая для работы в матриксном круге с Эллертом и остальными. Я достаточно взрослая, чтобы сражаться с нашими врагами.

— Но, дитя мое…

— Не называй меня так! Я не ребенок!

В ее голосе прозвучали гневные нотки; затем она прижалась головой к его плечу и тяжело, совсем не по-детски вздохнула.

— Теперь, Донел, когда нам всем угрожает опасность, Алдаран должен получить наследника. Отец немолод, и эта война с каждым днем старит его. А сегодня… — Ее голос дрогнул. — Вряд ли я задумывалась об этом раньше, я внезапно поняла, что ты можешь умереть… или я, хотя я еще почти ничего не видела в жизни. Если я умру раньше тебя, так и не родив ребенка, тебя выдворят из Алдарана, потому что ты не кровный родственник. Или если… если ты погибнешь, так и не подарив мне ребенка, то меня уложат в постель к незнакомому мужчине, а замок Алдаран достанется ему. Донел, я боюсь этого.

Донел держал маленькую руку сестры в своей. Да, она говорила правду. Только с помощью Дорилис он мог удержать в руках этот замок, который с самого детства был его домом. После долгих дней сражений и осады он тоже остро осознавал собственную уязвимость. Он видел людей, вспыхивавших как живые факелы, видел их умирающими. А Дорилис принадлежала ему, законно отданная ему в жены с согласия ее отца. Она была еще молода, но быстро, очень быстро взрослела…

Донел сжал ее руку.

— Там видно будет, Дорилис, — сказал он, прижав ее к себе. — Когда Кассандра скажет, что ты можешь выносить ребенка без угрозы для твоей жизни, тогда, если ты все еще будешь хотеть этого, твое желание исполнится.

Он наклонился, собираясь поцеловать ее в лоб, но Дорилис с удивительной силой прильнула к нему, пригнув его голову так, что их губы встретились. В ее поцелуе не было ничего от той девочки, которую он знал. Когда она наконец отпустила Донела, у него кружилась голова. Он встал и торопливо вышел из комнаты, но не раньше, чем Дорилис успела уловить его взволнованную мысль: «Нет, она уже не ребенок».

Тишина. Все стихло в замке Алдаран и в лагере осаждавших внизу. Весь день над долиной висела мертвящая тишина. Эллерт, поднявшийся в верхний чертог наблюдательной башни и снова наложивший связующее заклятье на стены замка, размышлял о том, какой новый дьявольский замысел врага скрывался за этим мнимым спокойствием. За время осады его чувства так обострились, что он почти видел замыслы противника. Или это была иллюзия? Его ларан рисовал образы замка, рушащегося в прах, чудовищную дрожь, сотрясавшую землю до самого основания…

Около полудня по всему замку внезапно раздались горестные крики и рыдания, хотя ничего заметного вроде бы не происходило. Эллерт, сидевший у окна вместе с Ренатой, Кассандрой и Маргали (Дорилис, чья рука еще сильно болела, лежала в постели, заснув под воздействием снотворного снадобья), получил первое предупреждение, когда старая лерони вдруг обхватила руками голову и зарыдала.

— О моя крошка, моя маленькая, моя бедная овечка, — всхлипывала она. — Я должна идти к ней!

Она выбежала из комнаты. Почти одновременно с этим Рената прижала руки к груди, словно пронзенная стрелой.

— Он умер! — выкрикнула она. — Они убили его!

Пока Эллерт потрясенно смотрел на нее, рядом раздался крик Кассандры. Ему сразу же показалось, что жена куда-то пропала, что мир потемнел, что где-то за запертой дверью она отчаянно борется за свою жизнь с его братом, и он должен пойти туда, защитить ее… Он в самом деле встал и сделал несколько шагов к двери, движимый страстным желанием спасти Кассандру от насильника, когда увидел ее в другом конце комнаты. Она стояла на коленях, раскачиваясь и вцепившись руками в волосы, словно причитая над трупом.

Крохи здравого смысла, еще остававшиеся у Эллерта, медленно пробивали путь к разуму. «Кассандру не нужно спасать, если она сидит здесь и плачет, словно самый дорогой для нее человек лежит мертвый». Однако другая часть разума упорно твердила ему, что он слышит крики гнева и ужаса, что она зовет его на помощь, умоляя поторопиться…

«Эллерт, Эллерт! Почему ты не идешь ко мне? Эллерт, приходи скорее!» — И длинный, отчаянный вопль, в котором смешались ужас и страдание.

Рената встала и неверной походкой направилась к двери. Эллерт удержал ее, обхватив руками за талию.

— Нет! — бормотал он. — Нет, Рената, ты не должна идти туда. Это наваждение! Мы должны бороться с ним!

Девушка брыкалась и вырывалась из его рук, словно обезумевшее животное, царапая ногтями его лицо, словно он был вовсе не Эллертом, а врагом, собиравшимся убить или изнасиловать ее. Ее глаза закатились, и Эллерт понял, что Рената не слышит и не видит его.

— Нет, нет, пусти меня! Это ребенок, они убивают нашего ребенка! Разве ты не видишь, что они собираются сбросить его со стены? О милосердная Аварра!.. Отпустите меня, проклятые убийцы! Убейте сначала меня!

Ледяная дрожь пробежала по спине Эллерта, когда он осознал, что Рената тоже борется с каким-то иллюзорным страхом, что ей чудится, что Донелу или ее еще не родившемуся ребенку угрожает опасность.

Даже удерживая Ренату, Эллерту приходилось бороться с убеждением, что Кассандра где-то рядом, плача, зовет его, умоляет прийти на помощь… Юноша понимал, что, если не удастся быстро положить конец наваждению, его сопротивление тоже будет сломлено и он помчится вниз по лестнице, разыскивая жену по всему замку, хотя его глаза говорили ему, что она находится здесь, в комнате, поглощенная тем же ужасом, который обуял Ренату.

Эллерт выхватил свой матрикс и сосредоточился на самоцвете.

«Правда, правда, пусть я увижу правду… земля и воздух, вода и огонь… пусть природа освободит от иллюзии… земля и воздух, вода и огонь…» У него не оставалось сил ни на что иное, кроме этого, самого простого заклятья, первой из молитв. Он выталкивал из себя несуществующие крики Кассандры, чудовищное чувство вины, сковывавшее крепче любой цепи, ложную уверенность в том, что он оставляет жену на растерзание врагам…

В измученном разуме разлилось спокойствие исцеляющего заклятья, тишина часовни в Неварсине. Хастур вступил в эту тишину и исцелился. Теперь он видел лишь то, что действительно существовало: двух женщин, попавших в силки устрашающих чар. Сначала он сосредоточился на Ренате, призывая ее успокоиться вместе с пульсацией исцеляющего заклятья. Мало-помалу он почувствовал, как оно входит в ее разум, успокаивает ее. Девушка перестала сопротивляться и потрясенно огляделась вокруг.

— Но это же неправда! — прошептала она. — Донел… Донел не умер, а наш ребенок еще даже не родился. Однако я видела, Эллерт. Я видела, как они держали их, и ничем не могла помочь.

— Заклятье ужаса. Думаю, каждый увидел то, чего он боится больше всего на свете. Быстро — помоги мне разбить его!

Глубоко потрясенная, но снова собравшаяся с силами, Рената взяла свой матрикс, и они одновременно сосредоточились на Кассандре. Вскоре ее крики прекратились, и она посмотрела на них, а затем моргнула, приходя в себя. Теперь, объединив три матрикса и три разума, лерони послали пульсацию исцеляющего заклятья по всему замку. Повсюду, от башен цитадели до глубоких погребов и на заполненном людьми внутреннем дворе, слуги, солдаты, конюхи и горничные приходили в себя, перестав слышать предсмертные крики своих любимых и стремиться спасти их, поразив безымянного врага.