Он оторвался от ее губ.

– Погоди, – сказал он. – Постой…

Неужели к нему вернулся тот самый здравый смысл, о котором она так заботилась? У Альтии даже голова закружилась – так велико было разочарование. А Брэшен подошел к двери и трясущимися руками запер ее. Вернувшись к Альтии, он взял ее кисть и поцеловал твердую намозоленную ладошку. Потом отпустил – и замер, глядя на нее сверху вниз. Альтия закрыла глаза. Брэшен ждал. И Альтия приняла решение. Взяла обе его руки в свои и повела в угол, где стояла постель.

– По-моему, ты так и не понял толком, что натворил, – медленно и серьезно внушала ему Янтарь. – Поэтому я прощаю тебя. Но только на этот первый раз, Совершенный! Пора тебе уже осознать, что значит смерть для обычного человека! Задумайся, что значит необратимость. Необратимость того, что ты сделал.

Порывистый ветер бил ей в лицо, но она не отходила от носовых поручней. Она ждала от него ответа. Совершенный задумался, что бы такое сказать, чтобы ей понравилось. Он не хотел, чтобы Янтарь печалилась из-за него. Уже потому, что ее печаль, передававшаяся ему, была куда глубже, чем у остальных.

Она скорее напоминала его собственное неутешное горе…

Но потом Совершенный отвлекся и забыл о своих размышлениях. У него внутри что-то происходило! Что-то пугающее и опасное! Он устремил в ту сторону все свое восприятие, стараясь вслушаться, вчувствоваться. Да, подобное он когда-то знавал. Корабль приготовился к ошеломляющему удару боли, отчаяния и стыда. Он помнил: когда люди таким вот образом сходились друг с дружкой, это всегда кончалось муками для более слабого. Знать бы еще, за что Брэшен до такой степени прогневался на нее? И почему она не отбивается, не пытается вырваться, даже не кричит? Или он настолько запугал ее, что она утратила всякую волю?

– Совершенный! Ты меня слушаешь?

– Нет, – отозвался он.

И обнаружил, что от волнения дышит через рот. Он был бесповоротно сбит с толку. Он-то был уверен, что постиг уже все, что касалось стороны людских отношений. «Ничего не понимаю… Если Брэшен не намерен наказать ее унижением и болью, тогда зачем он делает это? И Альтия… она же не… она…»

– Совершенный!

– Тс-с-с… – прошипел корабль.

Он что было силы сжал кулаки и притиснул их к груди. Нет, он не закричит. Он нипочем не станет кричать. Янтарь продолжала что-то говорить ему, но он не слушал. Все его внимание было поглощено другим. Он уже понимал, что ошибся. В капитанской каюте совершалось совсем не то, что он заподозрил вначале. Но что же? Он думал, будто вполне изучил людей и их манеру причинять друг дружке страдания – и нежданно-негаданно обнаружил нечто неожиданное. Нечто такое, чего не хранила даже его бездонная память. Хотя нет… он припоминал… почти…

Совершенный мысленно зажмурил несуществующие глаза. И робко потянулся к капитанской каюте, позволив своим мыслям плыть как им захочется, а древним воспоминаниям – невозбранно всплывать из глубины…

Альтия обнимала Брэшена, чувствуя, как бешено гремит его сердце. Он силился отдышаться и всхлипывал, уткнувшись носом ей в шею. Его волосы падали ей на лицо. Ее пальцы бережно гладили бугристый, только что затянувшийся рубец от сабельного удара на его ребрах. Потом она накрыла шрам ладонью, словно пытаясь отправить его в небытие силой прикосновения. И вздохнула. Ей нравилось, как пахло от Брэшена. Морем и кораблем… А значит, она и обнимала как бы не только его, но вместе с ним и все, что любила.

– Мне все казалось, – выдохнула она, – еще чуть-чуть – и мы с тобой полетим…

– Мама, мама! Там удачнинская гавань уже показалась! Кефрия оторвала от подушки нещадно болевшую голову. Сельден переминался на пороге крохотной каютки, где они оба помещались; дело происходило на борту живого корабля «Кендри». Сейчас Кефрия лежала на койке, но не спала. Ей просто хотелось свернуться клубочком, чтобы вдоволь понянчиться со своим горем… и попробовать его пережить. Она посмотрела на сына. Он выглядел обветренным и загорелым. А после тех ужасных приключений в засыпанном городе у него появился еще какой-то особый, далекий взгляд, и Кефрии стало казаться, что сынишка некоторым образом отошел от нее, отдалился. А ведь Сельден был последним из ее детей. Последним, кто остался в живых. Ей бы вцепиться в него и ни на мгновение не отпускать от себя… А вместо этого Кефрия, наоборот, вроде как утратила былую безоглядную нежность к нему. Наверное, она неосознанно понимала: не стоит никого слишком сильно любить. Ведь судьба в любой миг могла отнять у нее Сельдена. Как отняла уже слишком многих.

– Иди посмотри! Там все так странно выглядит! – вновь окликнул ее сынишка. Подумал и добавил: – Знаешь, на палубе кое-кто плачет.

– Иду, – устало отозвалась Кефрия.

Что ж, пора было посмотреть правде в глаза. Правде о том, что сталось с Удачным. Со времени отплытия она избегала заговаривать с Сельденом о том, что им, вполне возможно, предстоит увидеть по возвращении. Кефрия спустила ноги на пол, начала было приглаживать волосы, но бросила. Лучше прикрыть растрепанную голову шалью. Она потянулась за шалью; та еще не просохла со времени последнего выхода на палубу. Кефрия накинула ее и пошла за сыном наружу.

День был сумрачнее некуда, дождь шел не переставая. Ничего не скажешь, погода самая подходящая. Кефрия молча присоединилась к группке людей, смотревших в сторону города. Никто не болтал, не указывал возбужденно руками. И кое у кого в самом деле катились по щекам слезы.

Гавань Удачного всего более напоминала разоренное кладбище. То тут, то там из воды обглоданными костями торчали мачты затонувших судов. Кендри предельно осторожно пробирался между лежащими на дне кораблями. Он направлялся не к тому причалу, где обычно швартовались живые корабли. Лишь один пирс был заново отремонтирован, и им-то собирались воспользоваться. Свежая древесина так и бросалась в глаза на фоне прочих деревянных сооружений, потемневших от времени и непогод либо вовсе обугленных. На причале стояли люди, готовые приветствовать возвратившихся.

По крайней мере, Кефрия надеялась, что у них на уме были именно приветствия, а не что-нибудь иное.

Сельден прижался к матери, глядя на берег. Кефрия рассеянно положила руку ему на плечо. В городе тут и там выгорели целые кварталы. Нарядные здания стали черными руинами. Обгорелые скелеты домов влажно блестели под дождем. Сельден еще плотнее прижался к ней и тихо спросил:

– А с бабушкой точно все в порядке?

– Не знаю, – в тысяча первый раз ответила Кефрия. Неизвестность тяжким грузом лежала на сердце. Что она могла сказать сыну, если она в самом деле не знала. Не знала, жив ли его отец. Не знала, жив ли его брат. И что сталось с Малтой, она тоже не знала.

Кендри обыскал всю реку Дождевых Чащоб до самого устья. Но ничего не нашел. Потом, уступая отчаянной настойчивости Рэйна, корабль повернул и еще раз прочесал все и вся вверх по течению до самого Трехога. Но маленькая лодочка, которую якобы заметил Рэйн, так и не попалась им на глаза. Кефрия помалкивала, но про себя крепко подозревала, что Рэйн ее на самом деле тоже не видел. Наверное, он слишком яростно желал, чтобы Малта все-таки уцелела, и в итоге ему примерещилось. Кефрия знала, как это бывает.