Стоит понимать, как устроено это внутри больших корпораций. Внутри проект еще не открыт, кто-то из топ-менеджеров должен брать на себя ответственность, выбивая расходы у начальства. У квалифицированных инвесторов, ищущих подобные проекты, такие предпроектные расходы могут структурироваться в рамках бюджета на бизнес-девелопмент, но он невелик в пересчете на отдельный проект. Поэтому вопрос о том, сколько предстоит потратить на подготовку проекта, всегда стоит у потенциальных заявителей.

Например, если по условиям проекта от всех заявителей еще на конкурсной стадии потребовать представить предпроектную документацию, то, скорее всего, на нынешнем уровне развития рынка это сразу «баскетбольный бросок в корзину», никто не будет тратить на это ресурсы и время (хотя при дальнейшем развитии рынка и ужесточении конкуренции ситуация, видимо, изменится). Не говоря уж о том, что во многих типах инфраструктурных проектов сделать предпроектную, а тем более проектную документацию, не являясь полноправным «владельцем» проекта, и вовсе невозможно.

Бывает ли такое, что затраты на подготовку заявки со стороны потенциальных заявителей весьма велики? Да, и это встречается часто и в отечественной практике. У вас должен быть весьма и весьма привлекательный проект, чтобы обеспечить на конкурсе конкуренцию ряда заявителей, каждый из которых существенно проинвестировал в подготовку заявительной документации.

На моей практике расходы заявителей на конкурсной стадии на крупных и мегапроектах колебались в интервале от 45 до 620 млн рублей, если брать на основу цены 2014 г. В отношении средних и малых проектов нижняя граница расходов несколько ниже, а верхняя – существенно ниже.

За рубежом существует несколько подстраховывающих механизмов для того, чтобы обеспечить интерес со стороны конкурсантов в том случае, если все же подготовка заявки стоит дорого, но нужно гарантировать конкуренцию среди большего количества участников, а не только среди «богатых и придирчивых».

Во-первых, расходы на подготовку заявки могут быть полностью или частично компенсированы всем участникам или их части. Например, тем, кто пройдет предквалификацию, но не будет финалистом. Пока в нашей стране подобный механизм не применяется, но разговоры об этом идут достаточно давно, поэтому стоит предполагать, что в ближайшие годы примеры подобного появятся. Какой вариант в итоге станет доминирующим на рынке, сказать непросто. Может, компенсация топ-3 конкурсантам всей или большей части расходов, или, может быть, 100 %-ное покрытие победителю номер два, или будут использоваться иные механизмы стимулирования конкуренции на конкурсе. При этом нужно иметь в виду, что стоит отличать компенсацию на подготовку собственной заявки на конкурс (что пока крайне затруднительно) от возмещения расходов на помощь властям, на подготовку проекта к конкурсу; последнее при желании возможно и в нынешние времена.

Во-вторых, компенсация полностью или частично может осуществляться победителем конкурса в пользу проигравших. При условии, что траты таких заявителей находились в разумных пределах.

Может быть использовано еще множество иных вариантов. Например, в отечественных концессиях власти обязуются компенсировать разумные затраты на подготовку заявки в том случае, если концессионный конкурс был отменен на том последнем этапе подведения итогов, когда стороны уже потратились на заявки и сдали их в надлежащей комплектности и удовлетворяющими условиям проекта.

Какой бы ни был выбран утвержденной конкурсной документацией подход к вопросу о расходах о стоимости подготовки заявки конкурсантами, он как минимум должен быть четко и недвусмысленно описан.

Банковские (впрочем, как и небанковские) спонсоры проектов очень внимательно оценивают, с кем именно им придется «варить кашу». Кто будет подписантом ГЧП или иного инвестиционного соглашения с публичной или частной стороной, которое они будут финансировать? Каковы же их предпочтения?

Во-первых, как минимум, оценивается команда проекта и акционеры компаний – участников пула заявителей. Пожалуй, ничего необычного в подобных требованиях нет. Акционеры должны быть прозрачны, а менеджмент компетентен, обладать подтвержденным успешным опытом работы в той сфере, в которой планируется проект.

Вроде ведь ничего необычного. Но даже в этом случае возникает проблема. Например, в главе про участников и соучастников проектов мы говорили о том, что есть большая проблема в наличии качественных операторских компаний в тех или иных сферах бизнеса. Например, если вы задумали проект в сфере геронтологии (дома престарелых, попросту говоря), то будет крайне непросто найти коллектив, который мог бы быть эффективным участником проекта. Есть команды, которые делают небольшие проекты (а у вас наверняка он средний или большой, иначе бы не рассматривался вопрос об инвестициях) или команды, которые делают большие, но не в этой сфере. Как итог, требования к операторской части проекта придется корректировать или смягчать. Проблема в операторском амплуа в проектах существует во многих индустриях. И не только в операторском.

Таким образом, утверждение, что требования к акционерам и менеджменту компаний – участников проекта просты и типичны, было бы слишком поверхностным. Поэтому требование продемонстрировать «несколько лет результативной корпоративной истории в отраслевом сегменте, связанном с предметом проекта» (так это звучит «по-научному») можно выполнить только введя подобного рода поправки.

Во-вторых, финансовые институты предпочитают финансировать тех исполнителей проекта, которые имеют значительный денежный поток в своем основном виде деятельности. Утверждается, что выручки в 2–3 млрд рублей вполне достаточно для того, чтобы финансовые инвесторы принимали участников проекта как надлежащую сторону. Возникает вопрос: а работают ли финансовые институты с теми, у кого нет выручки указанного объема? Работают. В первую очередь – небанковские спонсоры, но и банковские тоже.

Естественно, взаимодействовать с компанией, которая имеет значительный денежный поток, гораздо удобнее и менее рискованно. В том числе и потому, что можно пытаться поставить ее иные активы под «залог» по новому проекту.

Не менее естественно, что интерес акционеров бизнеса – прямо обратный. Более того, даже если и есть выручка по основному роду деятельности, никто не хочет ставить ее под риск нового проекта. Поэтому для реализации нового проекта, скорее всего, это будет новое юридическое лицо.

По моему наблюдению за большим количеством проектов, в тот момент, когда компания становится победителем конкурса и подписывает контракт с властями, он сам по себе (и компания – «держатель» такого контракта) начинает обладать самостоятельной залоговой стоимостью. Особенно если государство предоставляет еще и капитальный грант, а не только гарантированное долгосрочное контрактование или компенсацию недополученных доходов.

В-третьих, финансовые инвесторы проектов отдают предпочтение тем компаниям-партнерам, которые готовы предоставить свое софинансирование проекта в объеме не менее 20–25 % от общей стоимости проекта. Возникает снова вопрос: а с иными они работают? Ответ как и ранее: предпочтение не равно непреодолимому условию. Работают и с теми, кто готов «положить» своих денег 0–10 %. Просто, скорее всего, придется складывать чуть более сложную конструкцию консорциума и договорных моделей. Но проекты, в которых компания – «держатель» инвестиционного проекта не вносила существенного объема собственных средств, тоже повсеместно встречаются в инфраструктуре. И это не вопрос наличия или отсутствия высоких покровителей у таких проектов. Это вопрос лишь инвестиционного, юридического и иного структурирования.