Когда я рассказал Яне и Александру о милых приглашениях, они, похохотав, уверили меня, что я НИКОГДА не смогу приехать в Москву. Таких чудес просто не бывает. Я с ними согласился, по так, на всякий случай, написал в консульство с дурацким вопросом, не дадут ли они мне визу в Москву.

Консульство ответило, что вообще-то дало не сложное, но в моем случае они должны получить специальное разрешения от МИДа в Москве, а ничего такого к ним не поступало. Если поступит, мне сообщат. Знакомая отписка.

А потом начался шквал всяких событий. Некий Резниченко прислал мне факс, в котором сообщал, что только что было создано новое, частное издательство «Автор» и он, как один из редакторов, предлагает заключить с ним договор об издании моей книги, если я приеду в Москву. Он также спросил меня, не буду ли я возражать, если следователь но особым делам Ренёв пришлет мне ряд вопросов, которые могут открыть возможность для моей реабилитации. Ренёв такой список прислал. Список был очень похож на допрос и, вероятно, таким и являлся. На все вопросы я ответил не теряя самообладания, но последний меня возмутил. Ренёв спрашивал, вел ли я антисоветскую деятельность после оседания на Западе. Я запальчиво ответил, что конечно вел и горжусь этим.

Этот ответ сыграл потом критическую роль в процессе моей реабилитации. Какая-то Лидия Киселева из Ленинградской кинофабрики прислала факс, в котором предлагала создать документальный фильм о нашей истории.

И так далее и тому подобное. Самое забавное во всей этой катавасии было то, что в основном большинство этих творческих предложений оказалось лапшой и показухой, организованной несомненно одной и той же организацией. Но это выяснилось позже.

Тем временем одно казалось вполне реальным — меня ждали в Москве. Однако я чувствовал что-то неладное во всей этой заварухе и ехать в Москву в действительности не собирался. «Вышка» все еще висела надо мной. И вдруг произошло что-то совершенно непредвиденное. Консульство прислало мне не только визу на месяц, но и копию президентского указа на мое имя, в котором Ельцин объявлял о моем помиловании и закрытии моего дела. Вот этого я совсем не ожидал. Более того. Продиктовав утром текст указа о моем помиловании, Ельцин не разрешил ставить автоматически его подпись под указом, а приказал подготовить окончательный текст с тем, чтобы после обеда, вернувшись в кабинет, он мог бы его проверить и сам поставить свою подпись. Не знаю, что он думал или чувствовал, но вполне возможно, что Борису Николаевичу я обязан своей жизнью.

В середине мая я встретился с Беттелом во франкфуртском аэропорту, и в тот же день наш самолет приземлился в Москве.

В конце того же года, вернувшись в Штаты, я узнал, что набор моей книги был рассыпан сразу после моего отлета из Москвы, издательство «Автор» закрылось, Киселева никогда не имела никаких полномочий для документального фильма и некоторые другие проекты оказались элементарной показухой.

Реабилитация была передана коллегии из генералов того же типа, что дали мне «вышку», и они мне в реабилитации отказали, сославшись на мой ответ, в котором я писал, что никогда не прекращал антисоветской «агитации».

По телефону Ренёва, номер которого он мне сам дал, мне стали говорить, что такой у них не работает. А летом 1992-го группа бывших старших офицеров разведки начала работу над мемуарами генерала Судоплатова на английском, а потом и на русском языке, в которых было несколько страниц вранья про меня. Похоже, что все же была ловушка, которой не удалось захлопнуться.

— Недавно один сотрудник спецслужб сказал, что ваш отказ убить Околовича — предательство. Разведчик не имеет право рассуждать, он должен выполнять приказ. Что вы могли бы ему ответить?

— Во время процесса над нацистами в Нюрнберге военные преступники все время утверждали, что они всего лишь «выполняли приказ». И судьи и все мировое общественное мнение признало, что выполнение преступного приказа тоже есть преступление. Если ваш знакомый из спецслужбы этого не понимает, то, возможно, и ему когда-ішбудь будет вынесен такой же приговор. В этой жизни или следующей, большой роли не играет.

Парижская «Русская мысль» опубликовала главы из книги Буковского «Московский процесс», вышедшей в издательстве «Робер Лаффон» в октябре 1995 года. Книга, как сказано во вступлении, — результат участия Буковского в суде по делу КПСС, где он выступал как эксперт.

Желание автора развить тему о необходимости Нюрнберга-2 нельзя не поддержать: коммунистический режим в нашей стране до сих пор не осужден, что ставит под вопрос и преемственность современного государства Российского, и легитимность российской демократии.

О возникновении демократического движения Буковский пишет: «Появление нашего движения представляло для Политбюро не только практическую проблему, но и теоретическую головоломку (…). Как объяснить появление “врага” в бесклассовом социалистическом раю? Ведь большинство из нас родилось и выросло уже в условиях, созданных по их же рецептам».

«Согласно идеологической установке КГБ, — говорит автор, — деятельность диссидентов подогревалась и поощрялась подрывными центрами. От Андропова требовалось эти мифические “центры” обнаруживать, а их происки обезвреживать, отлично при этом понимая, что никаких таких “центров” не существует в природе. Задача головоломная, особенно в период “детанта”, когда западные правительства из кожи вон лезли, чтобы продемонстрировать советским вождям свое дружелюбие. И что же ему оставалось делать, кроме как изобрести один “подрывной центр”? Так, — утверждает Буковский, — появился в нашей жизни пресловутый НТС — Народный Трудовой Союз российских солидаристов, связь с которым КГБ пыталось всеми правдами и неправдами “пришить” буквально каждому». (Русская мысль. 12–18 октября 1995 г.)

Многих членов НТС, прочитавших эти строки, должна взять оторопь: иные начали борьбу против режима в рядах организации, когда автора книги «Московский процесс» еще не было на свете, а оказывается, все это им приснилось, так как НТС «придумал КГБ».

Но это еще далеко не все: глава книга, помещенная в «Русской мысли» от 8—14 февраля 1996 года, почти полностью посвящена этому «пресловутому НТС». Любовью к НТС Буковский никогда не отличался, но здесь он собрал воедино большинство своих нападок на организацию, не гнушаясь жаргона гебистских писаний. Например: «В реальной жизни НТС представлял из себя ничтожную эмигрантскую организацию с сомнительным прошлым, подозрительным настоящим и неопределенным будущим».

«Фашизм», «абвер», «жалкое существование»…

Остановимся на главных «пунктах обвинения» Буковского.

1. «Созданный в 1930 году профашистски настроенной молодежью (сначала он назывался Национально-Трудовой Союз нового поколения и находился под сильным влиянием идей Муссолини)…»

Профашистские группировки тогда в эмиграции существовали, особенно одобрительно о якобы начавшемся «процессе фашизации России» писали младороссы, бывшие главными оппонентами НТС. Члены НТС внимательно, в обязательном порядке изучали и советский режим, и режим Салазара, и фашизм: член Исполнительного Бюро НТС М.А. Георгиевский (расстрелян в Москве в конце июля 1950 г.) специально для этого ездил в Италию. А вернувшись, сказал: фашизм та же диктатура, что и у нас, только пожиже. Многие тогда были иного мнения. Будущий канцлер Аденауэр, тогда бургомистр Кельна, послал в 1929 году приветственную телеграмму дуче. Писатель и философ Освальд Шпенглер сравнивал Муссолини с Цезарем, поэт Райнер-Мария Рильке называл его «зодчим воли Италии», публицист и политик Э. Коган (впоследствии з/к Бухенвальда) в 1926 году хвалил социальные элементы и корпоративизм фашизма, немецкий писатель, еврей Рудольф Боркард добился личной аудиенции, чтобы передать свой перевод Данте Муссолини, который внешне напоминал ему Гёте… Будущего им не дано было знать. Легко сегодня, зная прошлое (и забыв то, что «мешает»), изображать пифию.