боишься? – Эйрик опять положил руку ей на колени. – Меня? Я с первого дня был с тобой очень учтив. Даже там на озере, где мало кто смог бы… быть учтивым.

– Но ты же… Это же значит иметь дело не просто с мужчиной… а со зверем. Я ведь не имею того опыта, что моя тетка! Она была очень отважная женщина, а я… Мне страшно.

– А мне, думаешь, не было страшно? Тогда, девять лет назад? Одину не было страшно? И Фрейру? Не будет страха – не будет перехода. Этому-то тетка тебя научила?

– Эйрик, прошу тебя, подожди еще немного! – взмолилась Снефрид и накрыла его руку своей. – Теперь ты знаешь… что я не Хравнхильд. Что ничего такого… со мной еще не было. У нас не было.

Ее наполняло двойственное, противоречивое чувство: прикосновение его теплой сильной руки было ей приятно, но от близости его тела захватывало дух. Не то чтобы он был ей неприятен; ее влекло к нему, но робость и нежелание расстаться со званием честной женщины сдерживали, заставляли упираться, пятиться, как упирается человек, которого подталкивают к прыжку в холодную воду.

Или она боялась отдаться в полную власть того небесного существа, что все увереннее осваивалось в ее душе? Спе-дисе не было дела до мелких страхов смертной женщины. Но прими ее Снефрид целиком – чего она потребует потом?

Эйрик меж тем стал поглаживать ее по колену под рубашкой, потом по бедру.

– Сейчас-то я не зверь, – намекнул он. – Своего мужа ты ведь не боялась.

– Я его четыре лета не видела.

– И никого другого тоже?

– Никого, конечно. Что ты. С кем бы я могла – со своим работником, что ли? Распутство меня никогда не привлекало.

Презрительно фыркнув, Снефрид улеглась и повернулась на бок, спиной к Эйрику.

– Хочешь сказать, что после перемены облика и омоложения моя диса опять стала девицей? – хмыкнул он.

– Не совсем так, – Снефрид беспокойно засмеялась, чувствуя, что ее решимость трещит и вот-вот сломается.

Она ощутила, как Эйрик придвигается к ней, обнимает и прижимается сзади – так плотно, что между их телами не осталось ни малейшего промежутка. Слова были излишни – кое-что другое ясно сказало ей, что он готов. От волнения сердце Снефрид билось так, что отдавалось во всем теле, но она больше не смела его отталкивать. Она была настоящей вирд-коной, но в своей человеческой сущности – молодая одинокая женщина, оторванная от родного края, от всего, что дает человеку безопасность, – целиком зависела от Эйрика, в настоящем и будущем, и он об этом знал. Эйрик не мог проникнуть во все ее тайны, но имел верный способ почувствовать свою полную власть над нею.

Его рука медленно и уверенно подняла ее подол, скользнула под него и поползла по бедру вверх, чтобы снова обнять, но уже под рубашкой. Когда он стал целовать ее в шею, от этих поцелуев и от щекочущих касаний бороды ее влечение наконец отодвинуло робость, и Снефрид перевернулась на спину. Теперь, выведав о ней всю правду, Эйрик больше не позволит ей увиливать, и лучше ей узнать его сейчас, пока никакого высшего духа в нем нет и все происходит тихо, будто между мужем и женой.

Он взял вину Ульвара на себя и тем самым сильно обязал ее. А ведь в это время он на нее сердился.

Эйрик наклонился и поцеловал ее в губы; его язык сразу решительно вторгся в ее рот, подтверждая, что отступать он больше не намерен. Снефрид расслабилась и обняла его, сомкнула руки на его спине. Раз уж непреклонная воля Фрейи и нити судьбы привели ее в постель конунгов Свеаланда, вдвоем с законным наследником этого рода, она не станет притворяться мертвой, пытаясь сохранить ту прежнюю Снефрид, которая не решилась бы на такое.

Глава 5

Бьёрн конунг не с таким пренебрежением отнесся к вестям Вегарда, как хотел показать. На следующее утро он спросил, пока Хольти одевал его:

– А что, этот, с разбойничьей рожей, еще здесь?

– Ммм, нет, конунг. – Хольти немного подумал. – Больше я его за весь день вчера не видел.

– Скорее всего, рыжий ублюдок держит при себе женщину для постели. Но было умно разведать вернее, кто она такая.

– Это было бы мудро, конунг.

– Но правду просто так никто не скажет. Поезжай опять в это бабье гнездо. Перескажи им эти новости. Пусть спросят своих духов, может ли молодая бабенка быть вирд-коной или это все враки. Скажи им – пусть получше спросят духов! – Бьёрн начал сердиться. – Их там десять баб, а как дошло до дела, толку от них не больше, чем от курятника! Зазвали рыжего ублюдка сюда, да только не знали, что у него десять кораблей, а не пять! Я им велел сгубить его, а они чуть не сгубили меня! И вот он захватил Кунгсгорд – почему они его не остановили? Где их «боевые оковы»? Я шлю им подарки, а что взамен? Скажим им – если он продвинется еще хоть на шаг, они от меня больше ни зернышка не увидят!

– Конунг, ты меня просто пу… порадовал необычайно! – Хольти был даже несколько ошарашен этим потоком брани. – Я, разумеется, передам твои речи слово в слово, а после этого весьма может быть, эти женщины так раз… расстроятся, что оборвут твою нить, и мы с тобой оглянуться не успеем, как очутимся в Валгалле!

– Нам-то будет там хорошо, в Валгалле! – проворчал конунг, пытаясь понять, не угрожает ли ему собственный раб. – А вот это все я на кого брошу? Мой сын – тюфяк и тряпка, ему только и заботы, чтобы никто о нем не сказал дурного слова! Мой внук – болван, только и годный, что бренчать на лире! Какие из них выйдут конунги?

– Никакие. Если ты умрешь, Медвежий Эйрик сразу займет и Уппсалу тоже и объявит себя конунгом свеев. Но нас-то это уже не будет волновать!

– Только этого ублюдка здесь и не хватало!

Бьёрн помолчал. Потом заговорил уже не так сердито:

– Ты сказал, эта новая дева совсем молода?

– Госпожа Ингвёр? Ей лет двадцать на вид.

– Она не обручена?

– Ничего такого я не слышал.

– Тогда скажи ей: если она выяснит, та ли баба у Эйрика – его вирд-кона, и сумеет истребить ее, тогда я выдам ее замуж за моего внука. И она когда-нибудь станет королевой. Тогда она сама захочет, чтобы рыжий побыстрее отсюда убрался, а еще лучше – совсем отправился к троллям