Наконец она шевельнулась, едва заметно, и очень нежно.

— Я знаю, — прошептала она. — Я знаю. — И потом снова: — Я знаю.

— Этому не суждено случиться, — сказал я. — Никогда еще я не хотел чего-либо так сильно, но это невозможно. И ты это знаешь.

— Не может быть, чтобы ты и в самом деле так думал, — сказала она. — Я уверена, что нет. Ты не можешь мне отказать! Думаешь, я бы пришла к тебе вот так, если бы не знала, что ты в действительности чувствуешь?

— Ты знаешь, что я чувствую? — спросил я, обнимая ее, прижимая к себе крепче. — Да, ты знаешь, как сильно я тебя люблю. Да, ты знаешь, как сильно я хочу тебя, ускользнуть с тобой, убежать ото всех, кто может нас разлучить, да, ты знаешь. Кто для меня смертные, в конечном счете? Но разве ты не видишь, Ровен, ты сделала свою жизнь достойной восхищения. Ты наизнанку вывернула душу, чтобы добиться этого. И это просто нельзя не принимать в расчет.

Ее руки продолжали меня удерживать. Она прижалась своим лицом к моему лицу. Я погладил ее по голове.

— Да, — сказала она. — Я пыталась. Это было моей мечтой.

— Это и есть твоя мечта, — сказал я. — Даже сейчас.

— Да, — сказала она.

Мне сделалось так больно, что какое-то время я не мог говорить.

И снова я представил нас в Темной постели, она и я вместе, и что ничто не может нас разлучить, и что друг в друге мы обрели высший смысл, и все космические проблемы оставили нас и развеялись все завесы… Но это было фантазией, причем бессильной, потому что она была прекрасна.

Она нарушила тишину.

— И вот я вновь приношу жертву, — сказала она. — Или ты приносишь ее ради меня, жертву настолько грандиозную, что мне не принять ее! Господи Боже!

— Нет, — ответил я. — Это твоя жертва, Ровен. Ты подошла к краю пропасти, но смогла отступить назад. Ты должна вернуться, ты, сама.

Ее пальцы заскользили по моей спине, будто пытаясь найти там человеческую мягкость. Ее голова склонилась мне на грудь. Дыхание стало прерывистым, будто от всхлипов.

— Ровен, — сказал я. — Время не пришло.

Она взглянула на меня.

— Время придет, — сказал я. — Я буду ждать и приду к тебе.

— Ты серьезно? — спросила она.

— Да, я серьезно, — сказал я. — Ты не лишилась того, что я должен дать, Ровен. Просто еще не время.

Небо окрасилось в мягкий лиловый цвет, перед моими глазами вспыхнули листья. Как же я ненавидел это.

Нежно приподняв ее, я сел и помог ей сесть рядом с собой. К ней прилипли травинки, ее волосы очаровательно растрепались, а глаза блестели в нарастающем свете.

— Конечно же, может произойти тысячу вещей, — сказал я. — Мы оба это знаем. Но я буду следить. Я буду следить и ждать. И когда придет время, когда ты действительно сможешь оставить все позади, тогда я приду.

Она опустила голову, а потом вновь взглянула на меня. Ее лицо было задумчивым и мягким.

— И значит ли это, что я больше совсем тебе не увижу? — спросила она. — Будешь ли ты вне моей досягаемости?

— Наверное, время от времени, — ответил я. — Но никогда очень надолго. Я буду держать тебя в поле зрения, Ровен… Ты можешь на это рассчитывать. И наступит ночь, когда мы разделим Кровь. Я тебе обещаю. Темный Дар будет твоим.

Я поднялся на ноги. Я взял ее за руку и помог ей встать.

— Теперь мне нужно идти, любимая. Свет — мой смертельный враг. Я бы хотел встретить рассвет вместе с тобой. Но я не могу.

Внезапно я отчаянно прижал ее к себе, целуя как никогда еще жадно.

— Я люблю тебя, Ровен Мэйфейр, — сказал я. — Я принадлежу тебе. Я всегда буду твоим и никогда-никогда не буду слишком далеко от тебя.

— До свидания, моя любовь, — прошептала она. На ее лице появилась слабая улыбка. — Ты же и в самом деле любишь меня, да? — прошептала она.

— О, да, всем сердцем, — сказал я.

Она быстро отстранилась от меня, как будто иначе это было бы невозможно, и стала подниматься по склону, выбираясь на подъездную аллею. Я услышал, как зарычал мотор ее машины, а затем, сделав медленный круг, направился к черному входу и в свою комнату.

Я был настолько бесконечно несчастен, что плохо представлял, что делаю. И в какой-то миг меня осенило, что то, что я сотворил, было безумием. Потом в моем мозгу пронеслось, что этого не должно было случиться. Эгоистичный дьявол вроде меня просто не позволил бы ей уйти!

Кто говорил все эти благородные слова!

Она дала мне шанс, возможно, единственный шанс. А я сыграл в Святого Лестата! Изобразил героизм. О Господи, что же я наделал! Теперь ее мудрость и сила и близко не подпустят ее ко мне. Возраст только увеличит ее душу и ослабит для нее блеск моего очарования. Я потерял ее навсегда. Ох, Лестат, как же я тебя ненавижу!

У меня было предостаточно времени, чтобы осуществить ритуал с ночной сорочкой, и когда я с ним покончил, страдая от жажды и горя, вызванного мыслями о том, от чего я только что отказался и, возможно, потерял навсегда, я понял, что не один.

Снова призрак, подумал я. Mon Dieu. Очень осторожно я взглянул на маленький столик.

Какое зрелище.

Это была взрослая женщина, возможно, лет двадцати, двадцати пяти. Блестящие черные волосы, уложенные локонами. Пышное платье в несколько слоев шелка, длинные нити жемчужного ожерелья. Она сидела, закинув нога на ногу, из-под подола выглядывали необычные каблуки.

Стелла!

В этом было что-то пугающее, как будто бы маленькая девочка, которую я знал, вытянулась, растянулась и раздалась во все стороны; в левой руке она приготовила сигарету в держателе…

— Душка, не будь таким глупым! — сказала она. — Конечно же, это я! Дядюшка Джулиан очень боится тебя теперь, он больше к тебе не приблизится. Но у меня есть от него послание: "Это было великолепно!"

Она успела исчезнуть до того, как я запустил в нее ботинком. Но я все равно не стал бы этого делать.

Но имеет ли это значение? Пусть они приходят и уходят. В конце концов, это же ферма Блэквуд, разве нет? А ферма Блэквуд всегда открывала потусторонние порталы для духов.

И теперь я забрался в постель и придвинул поближе книгу.

Когда моя голова погрузилась в мягкую подушку, я кое-что понял. Даже испытывая горе и переживая потерю, я обладал Ровен. Она навсегда осталась со мной, как подарок. Мое одиночество никогда больше не будет таким горьким. С годами, возможно, она отдалится от меня, она может прийти ко мне, чтобы осудить за страсть, отдавшую ее мне в руки.

Она может быть потеряна для меня по каким-то иным жизненным причинам, которые заставят меня плакать ночи напролет. Но я никогда не потеряю ее совершенно. Потому что невозможно потерять урок любви, который она мне преподала. Вот, что она дала мне, пока я пытался ей это дать.