Тот, кто готов был нанести последний удар Весельчаку, заколебался и опустил меч. Тут же колеблющегося с силой оттолкнул Мартин:

– Сын осла и свиньи! Убить всех! Приказано – сделано!

И Мартин, злобно оскалясь, ударил мечом в грудь старика.

Отец Матвей тихо ойкнул, посмотрел на расплывающееся на тунике красное пятно и поднял голову к небу. Его голос уже не был так звучен и торжественен, но каждый услышал его слова:

– … и молитесь за обижающих вас и гонящих вас…

Эти слова остановили галерников. Остановили и обезволили они и Гудо. Что-то надломилось в его душе, а в сердце, будто не стало крови.

– А-а-а! – торжествующе закричал Гелиос. – Печаль лишила разума, палач? Может ты и зарыдаешь? Да какой ты палач? У палача нет и не может быть сердца и души! Он не человек, он орудие смерти. А ты?.. Ты слабый человечек. Побеждают только сильные и безжалостные. Им и быть палачами, ужасающими людишек.

Затем он с негодованием осмотрел свое воинство:

– А вы что задремали, лошадиные морды?! Проповеди захотелось послушать? Не услышите. Разбойники и убийцы – дети сатаны. Да царствует сатана! Эх, старик, не узнает герцог Джованни Санудо тайну сотой двери твоей церквушки!

С этими словами Гелиос подскочил к еще пытающемуся устоять на ногах священнику и, играючи раскрутив тяжелый топор над головой, опустил его на левое плечо старика.

Еще до того, как острое лезвие разрубило едва ли не пополам отца Матвея, Гудо крепко сжал веки. К тому же он уже ничего и не слышал. Его разум отказался присутствовать на месте жуткого преступления и погас, как затушенный ветром язычок пламени свечи. Оставшееся без руководства тело безвольно опустилось на колени. Голова опустилась на грудь, что едва колебалась, желая воздуха, с трудом протискивающегося через нервно сузившуюся гортань.

Гудо не видел и не слышал, как торжествовал Гелиос, как подпрыгивал и визжал от радости Мартин, как подбодренные ими рассмеялись галерники. Он даже не чувствовал того, как трясли его плечи окровавленные от ран руки Франческо. И, конечно же, «господин в синих одеждах» не уловил того мгновения, как всесильная судьба чуть повернулась, сменив ликование убийц на трепет в их душах и страх в сердцах.

А первым знаком изменившейся судьбы стал голос. Уверенный, сильный, привыкший повелевать и не терпящий даже малейшего неповиновения:

– Я Сулейман-паша, сын османского бея Орхана, по нижайшей просьбе жителей Цимпы беру их жизни и имущество под охрану. Волей Аллаха и могуществом моего отца приказываю всем сложить оружие и подчиниться любому моему повелению. Отказавшиеся будут немедленно казнены. Других смертей в этом городе больше не будет!

* * *

Гудо почувствовал, как его лицо обожгли кипятком. Он тут же вскочил на ноги и несколько раз взмахнул руками, отгоняя мучителей. Но, увидев в нескольких шагах державшего глиняный таз Франческо, быстро успокоился. «Господин в синих одеждах» провел рукой по лицу и слизнул с ладони воду. Холодная, соленная с горчинкой морская вода. Как раз то, что нужно, чтобы прийти в себя.

Гудо огляделся. Множество пленных галерников в печальном молчании сидели на галечном берегу моря. Их глаза были устремлены на неспокойные волны пролива Дарданеллы, что несли к европейским берегам сотни кораблей, лодок, а то и просто наспех связанных плотов. И на каждом из этих плавающих средств было множество воинов, их жены, дети, имущество, боевые лошади и домашний скот. Гудо и сам смотрел на море, а потом долго, с некоторым удивлением, на сидящего неподалеку двугорбого верблюда, что с великим достоинством осматривал кишащий муравейник из людей и животных, который переполнял берег.

– Я был в беспамятстве?

– Трудно сказать, – вздохнул Франческо. – Скорее как малый ребенок. Шел куда говорят, делал, что велят. Что-то отвечал. Странно как-то…

– Со мной это много раз случалось, – поспешил успокоить молодого генуэзца Гудо. – Это от ран головы и перенесенных душевных и телесных болей. Так говорил мэтр Гальчини…

– Я помню о нем. Ты говорил, что этот человек забрал у тебя все и дал тебе все.

– А кто эти люди?

Франческо печально посмотрел на кипящее от множества судов море и со вздохом сказал:

– Турки-османы. Они переступили границы Азии. Цимпа – первый город в Европе, что пал к их ногам.

– Турки, – «господин в синих одеждах» покачал головой. – Значит, они спасли наши жизни и город от этих негодяев?

– Получается так.

– А отец Матвей?

– Турки жгут все трупы. Вон видишь черный дым у стены?

– Там же коптится и несчастный Ральф. Послушал бы я его и был бы Ральф жив, – удрученно промолвил Весельчак.

После долгого молчания Франческо продолжил:

– Наверное, сам Господь так пожелал. Явились они в самое нужное время. Мартин уже готов был перерезать горло Весельчаку и потянуться к моему. А тут появляется на прекрасном коне сам сын бея Орхана и велит сложить оружие. Гелиос конечно в драку бросился, но лучники Сулеймана быстро охладили его воинский пыл. Половина галерников сразу сдалась. Вторая – осилась спасаться в крепость.

– Долго они там не протянут, – подал голос Весельчак. Сквозь плохо перевязанные повязки на плече у него все еще сочилась кровь.

Гудо тут же развязал их.

– Рана глубокая. Нужно хотя бы прижечь. Но помочь пока нечем, – вздохнул «господин в синих одеждах» и принялся правильно накладывать повязки.

– Турки прижгут. Сейчас переправят нас на азиатский берег и будут делать с нами все что угодно, как с убийцами и насильниками жителей Цимпы. Теперь мы рабы владыки Орхана. Так сказал этот…

Весельчак кивнул влево. В нескольких десятках шагов, на возвышенности, в окружении знамен и воинов, на великолепном скакуне в серебряной сбруе восседал смуглокожий воитель в огромном белом тюрбане. Он с улыбкой слушал рассказ сидящего рядом на столь же великолепном коне воина в блестящей кольчуге.

– Вот только вытащат Гелиоса и Мартина с крепости, так и суд скорый устроят. Кому голову снесут, на радость горожанам, а кого в каменоломни спустят к скорой смерти. Гелиос долго не удержится. Турки умелые воины. А еще эта куча навоза. Как ею не воспользоваться, чтобы перебраться через стену. Вот! Я же говорил!

Из-за припортовых домишек показалась цепочка избитых и окровавленных людей, подгоняемых плетями строгой охраны. Впереди них, печально свесив головы, брели Гелиос и Мартин.

Едва пленные приблизились, Гудо, казавшийся уже задремавшим, взревел. Его сильное тело, как упругая пружина, рванулось к Мартину. Еще мгновение и горло ненавистного Мартина оказалось в руках искуснейшего из палачей. Но на спине господина в синих одеждах уже оттягивающе висел молодой генуэзец.

– Не убивай его, Гудо! Не убивай! – во все горло закричал Франческо. – Ты говорил, что выполнишь любую мою просьбу. Всеми святыми прошу, не убивай его.