– Да, – ответила она. – Мне воздуха хватает. А тебе?

– Все отлично.

И Декстер не преувеличивал. Как только, в соответствии с наставлениями негра, он снял с плеч связку кабелей и открыл клапан воздушного шланга, необъяснимая веселость охватила его и уже не покидала, пока тяжелые ботинки тянули его тело вниз, сквозь бескрайнюю давящую тьму. Казалось, будто некое титаническое усилие (до конца им не осознанное, да и было ли оно?) вот-вот принесет наконец плоды. Он сможет ходить и дышать на морском дне.

– Боюсь, что мы ничего не найдем, – услышал он ее голос. – Откуда известно, что именно здесь то место?

Голос еле слышен, как бывает при разговоре по междугородней телефонной связи. В результате возникла странная смесь близости и отдаленности; эту смесь Декстер частенько ощущал во время телефонных переговоров, когда казалось, что далекий собеседник нашептывает ему что-то прямо в мозг.

– Мы его найдем, – сказал он рокочущим голосом, особенно гулким по сравнению с шепотком Анны. – Шкипер знает, что говорит. Он здесь.

Эти слова сбили Анну с толку: что, Шкипер тоже здесь? Доносившийся сквозь два шлема голос был лишен не только громкости, но и намека на эмоции, – точно голос автомата, если бы автомат мог говорить. Но его слова не выходили у нее из головы. Он здесь. Ей не раз виделась одна и та же картина: на Кони-Айленде, после утреннего купания, которое отец очень любил, он выходит из моря, и с его блестящего под солнцем тела стекают капли воды. Он подмигивает и машет рукой изумленным спасателям: они заступили на смену уже после того, как он исчез из виду; отец вытирается махровым полотенцем, он положил его, вместе с одеждой и бумажником, на песок возле Анны. После этих купаний он лучился блаженством, как будто избавился от своей неизбывной печали.

– Я здесь, – тихо сказала она. – Я тоже здесь.

Декстер Стайлз прижался шлемом к ее шлему.

– Если у тебя есть еще один трос, мы можем взяться за его концы и охватить большую площадь, – донесся до нее механический голос.

– Трос есть.

Она взяла Декстера за руку в трехпалой перчатке и повела на то место, откуда несколько минут назад начала поиски: там осталась сумка с инструментами, в которой лежал еще и десятиметровый трос с петлями на концах. В одну петлю она вдела свое левое, свободное запястье, в другую – правое запястье Декстера, пониже манжета. Затем прижала к его шлему свой и сказала:

– Отползай от меня, пока трос не натянется, а потом двигайся в том направлении, в каком поползу я. Твой шлем всегда должен быть выше тела, смотри не опускай голову.

– Ладно.

Как только трос натянулся, Декстер, следуя ее указаниям, неуклюже опустился на колени. Под прорезиненной тканью скафандра чувствовалось мягкое дно залива. Он уперся в дно руками в перчатках, стараясь следить за тем, чтобы голова была выше тела; жаль, он забыл спросить, что случится, если нагнуть голову. Ползание казалось дико неестественным – когда, черт возьми, он ползал последний раз? Но трос тянул его за запястье, и он пополз, сначала неуверенно, боясь опустить голову. Каждое легкое натяжение троса будило в нем надежду, что кое-что все-таки нашлось, но потом он понял, что препятствия – это в основном ямы и пучки водорослей на дне залива. Мало-помалу, первобытный характер передвижения отогнал все мысли. Он полз во тьме. Полз во тьме. Он полз. Полз. Через некоторое время он уже не мог вспомнить зачем.

В конце концов они наткнулись на препятствие; оно тянулось вдоль троса, соединявшего Анну и Декстера Стайлза. Анна отстегнула внутренний круговой трос (тот, что соединял ее с грузом на конце сигнального троса), чтобы подползти к Декстеру. И сразу же осознала свою промашку: именно тот отцепленный трос связывал их напрямую с судном. Ей вспомнилось ее первое погружение: потеряв под водой ориентацию, она бестолково блуждала по дну. Даже в Уоллабаут-Бэе, сравнительно прозрачном и неглубоком, невозможно было отыскать пеньковый канат толщиной в три дюйма. На худой конец Марл с Баскомбом вытянут ее за сигнальный конец. Но сумеют ли они вытащить Декстера Стайлза?

Не видя другого выхода, Анна отцепила внутренний линь от своего запястья и поползла вдоль внешнего троса к препятствию – тяжелой цепи, прикрепленной к бетонному блоку. Она догадывалась, что Декстер Стайлз ползет туда же с другой стороны, затем почувствовала: он тут, рядом. Она включила фонарь, его желтоватый свет проникал в муть залива максимум фута на два. Трехдюймовые звенья цепи были скользкими от водорослей, будто пролежали там долгие годы. Анна погасила свет: мало ли на что еще можно наткнуться… Прижав свой шлем к шлему Декстера, она спросила:

– Что скажешь?

– Похоже, мы нашли то, что искали, – еле слышно донеслось в ответ.

Дурное предчувствие, всю ночь не дававшее Анне покоя, нахлынуло с новой силой.

– Мне страшно, – монотонно проговорила она, невольно подражая интонации, с какой через два шлема доносился до нее голос Декстера.

У этого типа общения, лишенного голосовых модуляций, была странная особенность: он не пропускал ни единой эмоции, какую бы она ни испытывала. Только голые слова.

– Почему его убили?

– Так они поступают с теми, кто обвел их вокруг пальца.

– Он был преступником?

– Нет.

– Зачем же он их обманывал?

– Это знает только он сам.

– Я буду прочесывать дно без света.

Она догадалась, что Декстер поднялся на ноги – возможно, чтобы оставить ее наедине со своими мыслями или из нежелания увидеть то, что она найдет. Цепь, уложенная кругами, причем то в одном, то в другом направлении, за долгое время превратилась в сплошной монолит. Анна начала осторожно высвобождать кольца цепи, нащупывая щелку между ними. Несколько звеньев скреплял громадный висячий замок, через проушину притягивавший их к бетонному блоку. Анна втиснула пальцы между звеньями, надеясь наткнуться на что-нибудь органического происхождения: клочок ткани, кожи или обломок кости. Она не могла припомнить, во что именно был одет отец в тот день, когда исчез навсегда; естественно, на нем были костюм, галстук и шляпа. На ногах туфли. Она почувствовала странную тяжесть за грудиной, что-то вроде темного яйца, наполненного ужасом и отвращением. Что и говорить, неприятные чувства; тем не менее Анна страстно желала отыскать то, что даст им выход: доказательство, что ее отец не сбежал. Что он ее не бросил. Ей страстно хотелось найти подтверждение своей вере в него, именно она придавала сил ее рукам, когда Анна ковыряла пальцами в трехпалых перчатках ил и песок, когда разнимала скользкие звенья цепи. Но ни башмаков, ни клочка ткани от его одежды, ни костей она не нашла. Неужели море все это унесло?

Чувствуя, что надежда вот-вот испарится, Анна напомнила себе, что разгадка уже близка, что само ее появление здесь, на дне залива, – уже чудо, ее единственный шанс. Эта мысль придала ей сил, она с новым жаром взялась теребить цепь, ругаясь себе под нос, как ругаются мужчины, работающие на верфи: “Черт побери! Какого хрена? Упорно копала и теребила, пока ее не отвлекло проникшее под закрытые веки свечение. Она попыталась открыть глаза, чтобы развеять наваждение, и вдруг поняла, что глаза ее уже открыты. Свечение шло снаружи – от самой воды. И чем больше она копала, тем ярче оно становилось: от оранжевого металлика до пурпурного, зеленого; фактически это были не цвета, а скорее оттенки, как на фотонегативе, она когда-то видела такой негатив. Эти переливы поднимались от только что разрытой земли и мерцали в окружающей ее воде.