4

- Нет, ты понимаешь, мама, какой сюрприз преподнес старик из седьмой? Все у нас с ним получилось. Все - как по-писаному, по учебнику.

- Ты у меня молодец, - посмеивается Марина Петровна. - Теперь надо проверить - не раз и не два - на сходных случаях, а уж потом...

- Знаю, знаю, - смеется Таня. - Но это уже после Крыма. Ах, мама, как я по нему соскучилась!

- И будет у меня ученая дочь, - задумчиво продолжает Марина Петровна. - Только поликлинику свою не бросай: это, знаешь ли, школа.

- А я и не думаю! - восклицает Таня. - Эх, жаль, Сашка где-то болтается - так хочется рассказать ей про море!

- Скажем... Успеется... Да она тебе позвонит.

- Нет, - быстро говорит Таня. - Я лучше сама!

На минуту ей становится стыдно, но мама воспринимает ее слова как должное.

- Ага, позвони.

Таня носится по маминой квартире как вихрь. На солнце сразу высвечивается пыль, и Таня встает на табурет, чтобы дотянуться до самых дальних уголков - до стенки шкафа, до люстры. Мелодично звякают подвески каждую протирает Таня, - ярко-зелеными под влажной тряпкой становятся листики комнатных скромных цветов - вот-вот зацветут, уже набухли бутоны, надо их протереть.

- Чуете весну, да? - приговаривает Таня, осторожно касаясь бутонов.

Как, оказывается, все просто: стоило ему позвонить, и жизнь началась снова. Можно даже его не видеть, только знать, что он есть у нее. "Какая я глупая, - думает Таня под яростный вой пылесоса. - Как я могла устать от любви? Да, трудная, тайная, и живем мы врозь, но ведь любим!" Она напевает старую песенку о весне и любви и чувствует себя такой счастливой, красивой, удачливой! "И про старика из седьмой расскажу. Пусть порадуется вместе со мной! И про море! Но чтоб он ничего такого не думал - надо щадить, надо беречь друг друга. Сразу скажу, что еду с Сашей, пусть не волнуется. И еще скажу, что люблю. Давно почему-то не говорила... Люблю бесконечно, и он меня любит, я знаю. И ничего на свете больше не нужно. Только бы он позвонил скорее..."

Лера умерла, как уснула, спокойно и мирно. В этот день она проснулась в шесть, попила воды, вздохнула, положила руку на грудь - "Как-то тесно..." Женя немедля вскочил - "Что, Лерочка, что?" - а она не дышит.

- Повезло, - с уважительным удивлением сказала врач, по какому-то наитию зашедшая к своей больной ровно в девять. - Один случай из ста.

- Какой? - тупо спросил оцепеневший от горя Женя - ожидаемого, а все равно внезапного. И ни с чем не сравнимого.

- Чтоб без болей и без агонии, - объяснила врач. - Видимо, в сердце пошли метастазы.

- С водой ушла... Весна... - подпершись, вздохнула соседка.

А Женя все смотрел на Леру, бессмысленно поправляя что-то у изголовья, в ногах. "Прости... Прости..." Чьи-то голоса вторгались в его мольбу, прорывая серую пелену безмерной тоски.

- Посиди, папа, в гостиной...

- Женя, Жень, где документы? Вызовем из "Ритуала"?

- А вот и сверток с платочком, рубахой, тапочками. На самом виду положила, сердешная, сама все себе приготовила.

- Значит, знала, догадывалась...

- Женя, она как хотела: кремацию или так?

Черные глаза Нади озабочены и печальны. Она трясет за плечо Женю.

- Как она хотела, скажи!

- Никак не хотела, - сказал Женя и заплакал.

- Значит, кремация, - вздохнула Надя.

Какие-то люди входят-выходят, какие-то проблемы решаются профессионально и быстро.

Жила-была девочка - смеялась, играла в мячик; выросла, стала хорошенькой, светловолосой девушкой; вышла замуж, родила сына... Вон он какой - рослый и крепкий, тоже светловолосый. Любила, работала, много думала и читала, меньше - развлекалась и путешествовала. И вдруг все кончилось, оборвалось. Нет вообще ничего! И скоро от Леры останется только кучка пепла. Непостижимо... И, Боже, как несправедливо и страшно!

- День-то какой, какой день, поглядите! Настоящий весенний.

- Птицы поют, и такое солнце!

- Праведница уходит.

- Почему?

- Потому что в Пасху.

- Ах да, Пасха... Ну, что ж, поехали?

Все дальнейшее - как в бреду. "Этого не может быть..." Да вот же, вот! Темный автобус, по краям скамейки, а посредине - гроб. В нем чужая, не похожая на себя Лера. Страшный зал, словно чистилище: неловкие короткие речи. Гроб опускается в самое пекло... И снова автобус, но Женя едет в машине Пал Палыча. Людочка держит его за руку, сует валерьянку. С другой стороны - сын. Наташа, не оборачиваясь, сидит впереди. Все молчат. А дома стол, составленный из трех, разновеликих, застланный простынями. И снято покрывало с зеркала.

Откуда столько народу? Надя, Денис и Людочка, Пал Палыч с Наташей рядом, а это кто?

- С ее последней работы, - шепчет Надя. - А те вот - ученики.

"Много пришло людей, - рассеянно думает Женя. - Видно, любили Леру". А он?.. Он тоже любил. Да, любил, что бы там ни случалось в жизни. И тут же он видит перед собой Таню. "Не надо! Не вспоминай!" Но их первая встреча уже стоит перед глазами так зримо, словно это было вчера.

"Простите, у вас не занято?"

Таня с тарелкой в руках подходит к высокому, под мрамор, столику.

"Занято, занято! Я женат, не свободен..." Вместо этого он приглашает ее за столик. Или это он подошел, а она разрешила? Ах, да какая разница? Черные, прямые волосы, глаза цвета морской волны... Остановись сейчас же, не вспоминай! Ведь если на самом деле есть Бог, то душа Леры еще здесь, рядом с ним, и все его мысли знает. "Прости, прости! Что же теперь мне делать?"

- Мы останемся с тобой, папа?

Денис и Людочка стоят, как всегда, плечом к плечу, рядом. Их двое, а он совсем один.

- Нет. Я хочу отдохнуть.

- Надо же вымыть посуду, - объясняет Людочка.

- Я помою, - твердо говорит Надя.

И все, кроме нее, уходят.

- Отдыхай, я все сделаю, - распоряжается Надя.

- Нет, я помогу.

- Ну помоги. Сколько всего осталось! Куда все девать?

- Выбросить.

- Еще чего! Уместится в холодильнике.

Они перебрасываются короткими, нейтральными фразами. Надя ловко упаковывает в целлофан горки тонко нарезанного сыра, аккуратно складывает, кусок к куску, колбасу, наполняет банки салатом. Она сдержанна и серьезна: ведь Лера - институтская ее подруга, значит, скоро ее черед. "Глупости, сердится на себя Надя. - Она ж умерла не от старости". Надя взглядывает на Женю. Похудел, осунулся за три дня; страшно и странно почернело лицо. Хочется подойти, приласкать, но Надя знает: этого никак нельзя, не положено. Всякие там нежности - после, успеется. Но той, телефонной бабе она его не отдаст, пусть даже и не надеется. В конце концов, вовсе не мужики делают выбор, это им только кажется. Выбирают и отбивают женщины, и та, которая ближе и сноровистее, сумела уловить момент, не отступила, наплевала на самолюбие, гордость и прочие глупости, та и выигрывает. А что, если прямо сейчас остаться? Другого случая может и не представиться. Надя снова бросает на Женю быстрый, проницательный взгляд - теперь уже вопрошающий. Женя еле передвигает ноги. Глаза пусты, и движения заторможены. "Сегодня он ни на что не годен, - думает Надя. - Подождать? А если объявится та, другая? Женька теперь свободен, и там, похоже, долгая связь..."