- Так ты едешь с нами?

Если честно, ей этого уже не хотелось: непонятно чужим стал Женя, что-то фальшивое было в их встречах, и трудно было представить его рядом с ней и Сашей, хотя, может быть, там, на море, все встало бы на свои места? Но Женя молчал, и молчала оскорбленная его молчанием Таня.

"Скоро пресловутые сорок дней. Помянем как следует, и я увезу Женьку к себе на дачу. Как раз впереди длинные майские праздники, с перерывами, правда, по два-три дня, но это уже детали. Бизнес мой подождет. А уж его смешной институт - и подавно. Пусть поглядит, как живут люди, подумает своей головой..."

Надя представила себе изумление Жени: ковры, люстры, всюду дерево ценных пород, роскошный камин, хотя, конечно, есть центральное отопление, есть и русская банька, джакузи... Сергей, сторож и вообще обслуга - в недавние времена, до Женьки, выполнял и другие обязанности, уверял, что приятные, - все для них приготовит; Валька, его жена, подсобит.

- Останови! - бросила Надя шоферу.

Алексей, новый водитель, не сводя глаз с дороги, послушно затормозил. Со старым пришлось расстаться: слишком многое стал себе позволять. Побаловались, и будет! Теперь - ни-ни. Только Женька! Все силы, все средства и - быстрее, быстрей, пока не очухался. Как раз весна; там, за городом, поют-разливаются соловьи, и вот-вот зацветет черемуха разольется, тревожа душу, сладкий, волнующий запах.

Женька сентиментален, это она уже поняла, замучен рухнувшим на него горем. Таких берут голыми руками. Года два назад умерла соседка по даче, так сразу возникла другая, новая.

- Кто это? - удивилась Надя.

- Галька-то? - поднял плечи Сергей. - Да подружка покойной. А как же? Без хозяйки нельзя.

Вот и она - подружка покойной. И вдовец работает у нее под крышей, что тоже важно. "И привык быть женатым, - загнула еще один палец Надя. - Вот и надо форсировать, пока не отвык".

Она следила за Женей, как хищник за своей добычей. Ловила каждый взгляд, жадно впитывала каждое слово, бурно восхищалась каждой, самой незатейливой репликой - мужчины обожают лесть - и не спускала глаз с телефона.

- Звонят... - говорила Жене.

- Пусть звонят, - отвечал он, не трогаясь с места.

Никогда не снимал при ней трубки, даже если они мирно сидели и ужинали или, обнявшись, отдыхали после бурных ласк на диване. "Почему? - щурилась недобро Надя. - Та история еще не закончена?" Знать бы, кто... Подкараулила бы в подъезде, все бы высказала: "Он - мой, поняла?" Надя брала в свои Женину руку, щекотала ладонь, смеясь, трепала мягкие волосы, укладывала голову к себе на колени. "Почему ты никогда не приласкаешь меня? - мысленно молила она. - Почему никогда не обнимешь? Все я да я! Ты даже не отвечаешь на ласки!" Хотелось выкричать ему все это в лицо, вцепиться в равнодушную морду ногтями. "О чем ты думаешь, гад? Если о Лерке - пусть! Но не о ней ты думаешь... Ничего, я тебе все припомню, дай время!"

- Подожди у подъезда, - сказала она шоферу и вышла, хлопнув дверцей, хотя обычно машину свою берегла.

Через пять минут она уже стояла у знакомой двери.

- Как дела? - спросила, перешагнув порог, и обняла, прижала к себе своего непокорного и единственного. - На-ка, возьми сумку. Накупила всего, страсть! А на улице прямо лето.

Она сыпала словами, снимая ботинки, надевая туфельки на каблуках сейчас бы уютные тапочки, ужасно устали ноги, но на каблуках она, конечно, стройнее, - стараясь не замечать равнодушия глаз, понурой фигуры и мятой рубахи. "Ничего, сейчас оживим..." Из ванной Надя вышла в голубом коротком халатике - нижняя пуговка будто по рассеянности расстегнута, - лифчик, поколебавшись, оставила в ванной - крепкая грудь была ее гордостью, притянула к себе Женю.

- Соскучился? - шепнула, заглядывая в глаза.

Стыдясь себя, Женя кивнул. "Какая же я сволочь", - подумал с отвращением к себе и Наде, но знакомые властные губы уже ласкали его, мгновенно возбудив плоть, которая нам неподвластна, живет своей жизнью и заставляет предавать любящих и любимых, да и самих себя в первую очередь...

- Поехали! - бросила Надя шоферу, но машина не тронулась с места. Ну, в чем дело? - резко спросила она. Унижение, пережитое только что, требовало компенсации.

- Вы не сказали куда, - угрюмо объяснил шофер.

- На дачу, - коротко распорядилась Надя и закрыла глаза.

Почти час отдыха. Она выключила мобильник. Час покоя, молчания. Новый шофер вообще молчалив, он из тех, прежних - инженеров, конструкторов, проектировщиков, которые не сумели вовремя перестроиться, так и не приспособились к новым, жестким условиям и влачат кое-как жалкое существование. Так что пусть скажет "спасибо", что нашли ему долларовую работу. А, да хрен с ним! Что о нем думать? Никакой фамильярности больше она не допустит, а уж траханья в баньке - тем более. Надя, не открывая глаз, усмехнулась. Про баньку - это она зря, напрасно: в баньке классно было не с Виктором, прежним водилой, а с Сергеем. Истопил, пригласил, смирно встал на пороге.

- Какие будут указания?

А глаза дерзкие, синие, с прищуром, насмешливые глаза. Смотрит и усмехается. Все понимал, сукин сын! Голод ее понимал, лютую тоску оставшейся без пары волчицы.

- Спину потрешь? - глянула в синие глаза Надя. - Валька ревновать не станет?

- Ништяк, - презрительно скривился Сергей, перешагнул порог и задвинул по-хозяйски щеколду.

Не о том она думает, не о том! Надя открыла глаза. Ее "БМВ", сыто урча, уже мчался по кольцевой. Классная трасса! Лужков вообще молодец: строит и строит, и все с размахом, на европейском уровне... Надя неожиданно для себя задремала и сразу увидела Женьку. Не нынешнего - виноватого, в несвежей рубахе, которого оставила мучиться в Олимпийке, а прежнего молодого, веселого, остроумного, за которым так долго бегала - упорно и безуспешно, и чего добилась? Даже теперь, сто лет спустя, такая боль - эти его слова, сказанные ей вслед:

- Скверные ноги!

Она и сама понимала: ноги у нее подкачали, а брюк, чтобы скрыть кривизну, тогда не носили. Но сказать это вслух, громко, насмешливо, на весь институт, какому-то парню, и парень заржал, как лошадь... С этой минуты Надя Женьку возненавидела - с такой же силой, с какой два года была влюблена. А все равно не выпускала его из виду, зорко наблюдая за Женькой, страдая отчаянно: увлекался он постоянно то одной, то другой, а уж когда влюбился в Леру... Что такого особенного он в ней нашел? Среднего ума хохотушка, беленькая как снег - и волосы светлые, и глаза, а уж кожа... А фигура у Нади гораздо лучше. Хотя ноги...

Боль пронзила такая, что Надя, вздрогнув, проснулась. Сколько она спала? Посмотрела в окно. Все та же трасса - одинаковая, безликая. Все так же урчит "БМВ". Не вспоминать было уже невозможно.

Что стоило подружиться с Леркой? Та дружила со всеми. Но Надя вцепилась в нее, как клещ, стала лучшей ее подругой, устроила себе такую муку, какую злейший враг не придумает.