Надя замедляет темп своей бурной деятельности: медленно вытирает посуду, снимает со стола и сворачивает салфетки - мятые, с пятнами от вина и салатов, убирает простыни, протирает, разъединяя, столы. Женя сидит в кресле, невидяще смотрит на Надю. Напрасно отпустил сына: тяжело одному. И совершенно нет сил - ни встать, ни пойти - страшно подумать! - в спальню. Нет, сегодня он ляжет здесь, на диване. И завтра. И послезавтра. Надо принести постель - оттуда, из спальни. Вот уйдет Надя... Неужели она уйдет и он останется в пустой квартире? Женя тоскливо озирается по сторонам. Как странно: Лера была такой беспомощной, неподвижной, было так трудно, мучительно, а дом жил. Не стало ее - и не стало дома. Так, коробка. Пустая, холодная, тоже мертвая.

- Тебе нужно поспать.

Рядом стоит Надя.

- Нет, - качает головой Женя.

- Надо, Женча.

Надя садится перед ним на корточки, берет в свои его руки. "Женча..." Так его называет Таня. Где-то там, далеко, ждут не дождутся его звонка. Ну и пусть... Это она во всем виновата... Из-за нее страдала, погибая, Лера... Гнев вспыхивает и гаснет мгновенно. Да нет, при чем тут Таня? Это все он, он один! Ну да, он влюбился - давным-давно, в какой-то другой жизни, - и предал Леру. Прости, прости! А теперь... Разве он любит Таню? Ах, он не знает, не знает, и пусть все оставят его в покое!

- Выпей! - властно велит Надя, и Женя покорно пьет какую-то пакостную микстуру.

- Мне уйти? - спрашивает Надя.

Она опять сидит перед ним на корточках. Черные глаза снизу вверх смотрят на Женю требовательно и моляще, сильные руки сжимают его колени. И вдруг ее голова на них падает, и он машинально, не отдавая себе отчета, что делает и зачем, кладет руку на жесткие, густые волосы. Как нужна ему сейчас ее поддержка: ведь она знала Леру столько же лет, сколько он, ведь они дружили всю жизнь!

- Как мне теперь жить? - спрашивает Женя.

- Лерка велела о тебе позаботиться, - бормочет Надя и, задыхаясь от желания, ревности, страха перед неведомой, грозной соперницей, торопится укрепить совершенно не защищенные сейчас позиции.

Голова у нее идет кругом - от усталости, пережитого за этот долгий, тяжелый, сумбурный день, от выпитой водки, а потом вина и опять и опять водки, а главное - от сознания, очень четкого, несмотря на все треволнения: надо его удержать какими угодно средствами, пока не поздно, пока он беззащитен и гол, пока убит горем.

С ужасом и восторгом, стыдом, растерянным изумлением - ни одна женщина не делала с ним такого! - чувствует Женя, как расстегивают на нем брюки, чуткие пальцы осторожно стягивают трусы, и влажный рот припадает к нему, вбирая его в себя.

- Что ты... Зачем...

Он, конечно, об этом знает - читал, слыхал, даже видел в сегодняшних откровенных фильмах, - но чтобы кто-то сделал ему такое... Женя откидывается на спинку кресла. Как невыносимо остро, невозможно резко... Женя наклоняется к Наде, голова его изнеможенно падает ей на плечи. Не надо! Пусть она перестанет! Он больше не выдержит! Нет, нет, нет...

- Прости, - мягко говорит, поднимаясь с колен, Надя. - Сама не знаю, как это вышло...

Но они уже близки так, как только могут быть близкими люди, совершившие нечто постыдное вместе.

5

Женя сидит в институте, за своим столом, и ничего не делает. Хорошо, что нет никого в отделе: сегодня не присутственный день. Весенний ливень шквалом обрушился на Москву. С шелестом летят по асфальту машины, клейкие зеленые листочки заглядывают в окно. Тепло и невыносимо душно. "Ничего, в мае похолодает", - успокаивает себя Женя. Пиджак брошен на соседний стул, рубашка прилипла к спине. "Что-то нужно делать, - мучается Женя, - что-то решать. Ничего, совсем ничего не понимаю. Знаю, чувствую: то, что с Таней, - настоящее, но как-то странно появилась Надя, и она мне нужна. Как же так? Почему?"

Вообще-то он знает: Таня в сравнении с Надей - ребенок, дитя; во всяком случае, неумеха. Надя - вулкан, воплощение даже не страсти, а грубого секса. Жене все труднее с девически скромной Таней, а однажды, к его отчаянию и стыду, у него просто не получилось: накануне его неистово ласкала Надя.

- Не знаю, что со мной, - глядя в сторону, пробормотал Женя.

Таня затихла, отодвинулась, глядя на него испуганно и с сочувствием своими удивительными русалочьими глазами, которыми и после стольких лет он не переставал восхищаться. Но сейчас от этого взгляда Женя просто осатанел.

- Не смотри на меня! - крикнул в исступлении. - Не смотри! Что-то во мне сломалось.

- Может быть, ты меня больше не любишь? - тихо сказала Таня.

- Нет, не то! Люблю, ты же знаешь! Но...

- А почему ты не сказал мне, что теперь я могу звонить на Олимпийский проспект? - не дала ему договорить Таня.

Вот уже с месяц мучил ее этот вопрос.

- Конечно, можешь! - воскликнул Женя. При мысли о Наде - она все чаще оставалась на ночь да и днем заезжала все чаще - похолодело под ложечкой. Хотя бывает Денис...

- А почему ты не познакомишь меня с сыном?

Таня лежала на спине и смотрела в потолок. На Женю больше она не смотрела.

- Но ведь прошло так мало времени, - жалко пробормотал Женя.

- А почему ты молчишь о нашем с тобой будущем?

Танины слова звучали бесстрастно, но он чувствовал, как она внутренне взвинчена.

- Может, поедешь с нами на море? - не дожидаясь ответа, продолжала Таня, уже ни на что не надеясь и ничему не веря.

- А что, это мысль! - с фальшивым воодушевлением сказал Женя и попытался обнять Таню.

- Оставь, - сказала она и отстранилась почти брезгливо.

"Это потому, что я ничего не смог, - догадался Женя. - Женщины, даже самые близкие, не прощают... Кроме таких, как Надя". Мысль о Наде вызвала тоску, горечь: нет же там никакой любви, это так очевидно. И это постоянное ее присутствие, и эти ее звонки... Никогда он не знает, что сказать. "Надо перед ее приходом всегда звонить Тане, чтобы предупредить Танин звонок", мгновенно сообразил он, и с тех пор так и делал.

Он вспомнил об этом сейчас, сидя в пустом институте, задыхаясь от духоты, и набрал первый из Таниных номеров.

* * *

"Что же случилось? - думала Таня. - Выходит, по-настоящему он любил только Леру? А я - так, развлечение..."

Она знала, что это неправда - была любовь, настоящая, у нее единственная, - но почему она думает о ней теперь неизменно в прошедшем времени? "Потому что он стал другим, - ответила себе Таня. - Даже в постели - другим". Из-за какого-то непонятного страха она ему не звонила, хотя иногда так хотелось! Особенно вечерами. Но - не звонила, боясь чего-то, неведомого, но ощутимого. А Женя звонил каждый день, уверял, что скучает. "Так где ж ты тогда?" - хотелось кричать Тане, а вместо этого она рассказывала о своих больных, о том, как мечтает о море Саша, и какая сложная программа у них в гимназии, и как радуется бабушка успехам внучки. Не спросила ни разу: