Что же ответить ему? Поведать о монастыре и о том, чем я там занималась? Или просто высказать то, что у меня на сердце? И для начала открыть причину, по которой я оказалась в обители?

— Я просто умирала изнутри, Юлиан. Не могла больше вынести ни мгновения этой жизни!

— Но ведь у нас были замыслы! Я изо всех сил старался заработать доверие отца, добивался, чтобы он выделил мне надел. Я думал, мы вместе уедем туда и будем жить, как мечтали еще детьми…

— Это ты мечтал, Юлиан. А я нет.

Я произношу эти слова как можно мягче, но он все равно потрясен:

— Но мы все обсуждали, мы хотели сообща…

— В детстве — да. Мы были слишком малы и не знали, что братья и сестры не должны жениться и рожать детей. То, что связывало нас, было неправильно.

— Да какое нам дело, что кто-то там станет думать? Людям не понять того, что связывает нас! Они близко не видели тех ужасов, что мы вытерпели вдвоем! Сибелла, я не выжил бы без тебя.

Я прикрываю глаза:

— И я без тебя, Юлиан. Но то, чего ты требовал от меня, от этого не становится праведней. Я соглашалась только из страха потерять тебя. Боялась, что ты перестанешь дружить со мной и защищать.

Он молчит и смотрит на меня так, словно впервые как следует разглядел.

— Я всегда был твоим другом. И никогда не перестал бы тебя защищать.

— Юлиан, ты меня предал! Ты донес на сына кузнеца, и его убили!

Его глаза делаются безумными, дыхание хрипит в горле.

— Я избавил тебя от судьбы шлюхи при нищем мужлане! От тяжкой работы, от бесчисленных ублюдков, которых ты нарожала бы. Ты бы всю жизнь боялась, что отец выследит, ведь он нипочем не прекратил бы поиски! Ты же наверняка понимала все это!

— Пусть так, — отвечаю я, — но как ты дошел до того, чтобы использовать против меня наших сестер?

— Я отправился за ними по приказу отца.

— А те локоны, Юлиан? Что они означали, если не угрозу?

— Ты так подумала? Подумала, что я на такое способен?

— Да, — шепчу я. — А еще я подумала, что ты, по обыкновению, прикрываешься изящным предлогом и красивым враньем. Спрячешь свои истинные намерения даже от себя самого.

— Я лишь хотел, чтобы ты знала: я уберегу их, как уберег когда-то тебя. И вот, значит, как ты меня за это благодаришь?

Но я по-прежнему не могу разобрать, правду он говорит или только считает, что это правда.

Повисает тишина, и я вновь отчетливо слышу топот приближающихся стражников. Я делаю шаг к Юлиану:

— Когда они подоспеют, скажи, что ты уже поймал меня. Вынь меч, чтобы выглядело убедительней!

Но Юлиан мотает головой и пятится.

Я сама выхватываю меч из его ножен и сую ему в руку:

— Сделай это!

Я едва успеваю отскочить, и они врываются на лестничную площадку: капитан де Люр, Жаметта и полдюжины дворцовых охранников.

— Вот она! — восклицает Жаметта. — Но где остальные?

— Кто — остальные? — переспрашивает Юлиан, не зная, на кого смотреть — на меня или на нее.

— Тефани и девочки, — отвечает Жаметта. — Сибелла сказала, они все вместе уйдут.

— Я обнаружил только ее. А где ты их в последний раз видела?

— В малом солярии.

Де Люр дергает головой, и половина его людей устремляется в ту сторону. Сам он вновь поворачивается к Юлиану:

— Вы собирались остановить ее? Или, может, посодействовать ей? С вами, уж простите, никогда не поймешь.

Глаза Юлиана холодны, как промороженный камень.

— Странные вещи вы говорите, де Люр. Откуда такая уверенность, что мой государь-отец не облек меня особым доверием и мы не затеяли хитроумную игру с целью выманить негодяйку?

Я вглядываюсь в лицо Юлиана. Где же правда?

Не обращая внимания на его слова, де Люр поворачивается ко мне:

— Ваш государь-отец лучше всех знал, какую наживку поместить в расставленный на вас капкан, и вот вы здесь. К сожалению, выбрали не самое подходящее время, чтобы у нас появиться: неотложные дела заставили государя д'Альбрэ покинуть дворец.

Я недоверчиво выгибаю бровь в надежде вытянуть из него, что именно это за дела.

— Даже более неотложные, — презрительно осведомляюсь я, — нежели наказание изменницы-дочери?

— О да, — отвечает он. — Неизмеримо.

Мой разум лихорадочно трудится, силясь обратить это обстоятельство в свою пользу.

— Что ж, ведите меня к маршалу Рье.

Ибо Рье, по крайней мере, не чужд каких-то остатков благородства и чести. Во всяком случае, раньше был не чужд…

Де Люр улыбается:

— Доброго маршала с нами более нет. Он не смог вынести того, что от него потребовалось.

Я не понимаю, что он имеет в виду. Рье ушел от них? Или попросту мертв?

— Придется вам до возвращения вашего батюшки довольствоваться гостеприимством замкового подземелья, — говорит капитан и кивает своим людям: — Уведите ее.

Двое выходят вперед, намереваясь схватить меня за руки. Не желая лишаться ножей, я отдергиваю руки:

— Не требуется меня тащить, точно мешок с мукой.

Де Люр с улыбкой поглаживает тонкий белый шрамик на щеке:

— Требуется, госпожа моя. Требуется…

То, что я вижу в его глазах, мне очень не нравится. Я бросаю на Юлиана отчаянный взгляд, но брат погружен в собственные размышления, весьма мучительные, если судить по лицу. Воины делают вторую попытку меня схватить, на сей раз успешную, и, конечно, сразу обнаруживают ножи. Де Люр велит забрать их и обыскивает меня на предмет иного оружия. Вновь приходится терпеть прикосновения, чувствовать его дыхание у себя сзади на шее и слышать, как оно делается все тяжелее. Я молчу и лишь наблюдаю за ним. Может, и не сумею победить его, но искалечу непоправимо, это уж точно. Так что придется ему самому или кому-то из его людей убить меня, защищаясь, иначе всех положу!

Правда, едва ли я уже готова принять объятия Смерти. Буду жить, пока остается шанс добраться до графа д'Альбрэ.

И вот меня ведут в подземелье. В тот самый каземат, где некогда был заключен Чудище. Сердце выдает барабанную дробь, кровь шумит в ушах. Сбывается самый скверный из моих кошмаров: я в заточении, я снова в полной власти д'Альбрэ.

И я беспомощна.

Темная ночь тянется бесконечно. Панический ужас то и дело пытается меня одолеть, но я просто не подпускаю его, чтобы он не ослабил мой дух. Ужас — излюбленное оружие д'Альбрэ, граф пользуется им так же охотно и умело, как мечом или кулаками. Сломить волю, запугать, растоптать — в этом он мастер.