R пригляделся. Действительно, в углу клетки громоздились рога и вечерний бриз трепал груду грязно-белых мехов.

– Вижу. Только я бы не сказал, что они мертвы…

В этот момент и Вигго показалось, что шкуры в углу пошевелились. Хотя, скорее всего, повинен в этом был не в меру распоясавшийся ветер.

Вождь смачно сплюнул, пытаясь скрыть невольную дрожь.

– Не каркай. Нам ведь как раз туда и лезть. Ты ведь наверняка слышал в детстве про королевскую кухню и кастрюлю без дна?

– Нет, – отрезал R.

Даже Иенс не любил вспоминать свое детство, что же касается того, кто нынче занял место Иенса, у него вообще не было никакого детства. Месть – чувство зрелое, чтобы не сказать старое.

– Правильно, – ухмыльнулся вождь. – Потому что это вранье. На королевской кухне не было никаких кастрюль, ни с дном, ни бездонных. Старуха ничего не жрала и терпеть не могла огонь. А вот жирняге F идея пришлась по душе. Один повар рассказал мне по секрету, что тайный подземный ход начинается на кухне старого королевского дворца, в той самой кастрюле, а заканчивается вот здесь. – Он просунул руку в вольер, указывая, где именно – «здесь».

«Здесь» было склоном небольшого насыпного холма. Черное отверстие дыры почти скрыли заросли кустарника. R снова с сомнением поглядел на останки полярных оленей. Жир там или не жир, но во времена Королевы ее отборных скакунов кормили человеческим мясом. Впрочем, R не был человеком, а судьба Вигго его не особенно волновала.

Скрипнул тугой от ржавчины замок. Взвизгнули петли. Сонно крикнула неподалеку какая-то птица – разбуженный голошеий орлан или аист-перепелятник. Две тени прошествовали в вольер и, обойдя стороной груду шкур, скрылись в лазе. Рогатая голова-череп проводила их взглядом пустых глазниц, в которых медленно разгорались голодные желтые огоньки.

Рэм уже попрощался с жизнью и с махолетом. Машина, изрядно помятая утром, когда угодила в сети, трещала по швам. Вцепившийся в хвост Черныш все никак не мог перекинуться во что-то менее увесистое. Из его слов Рэм многое узнал о своей родне: например, что бабушка Минни была выдрой легкого поведения, а дедушка Ральф чем-то таким, о чем не говорят вслух в приличных домах.

Рэм, в общем, не прочь был умереть. Согласно рассказам дедушки Ральфа, все умершие тролли попадают в рай, где куча красивых и интересных вещей, зеленые горы под шапками ледников, сколько угодно чистой воды и правит Королева. Только не злая старая Королева, а добрая, молодая, смешливая, любящая заводные игрушки и покровительствующая троллям. В общем, смерть была не таким уж плохим выходом из положения. Огорчали Рэма всего две вещи.

Первое – если махолет свалится на толпу, умрут еще многие. А поскольку эти многие – не тролли, то и рай им после смерти не светит, а светит вечное пламя Нижних Кругов.

И второе – ему, Рэму, никогда больше не увидеть прекрасную фрау и не рассказать ей о своей верной любви.

И вот, когда смерть подобралась уже вплотную и кувыркающаяся машина оказалась в каких-нибудь десяти футах над бегущими людьми, из неба вынырнула ОНА. Фрау. Она простерла к Рэму нежные руки и подхватила махолет. Было непонятно, как фрау, такая легкая и воздушная, удерживает Рэма, Черныша и падающую машину, но она удержала и понесла их вверх, вверх, в чистое морозное сияние вдруг вспыхнувшей над крышами Авроры. Рэму отчего-то показалось, что спасительница их плачет. На нос его упала горячая капля. А потом случилось совсем непонятное.

Господин F, вылупив глаза, наблюдал за тем, как огромная облезлая птица падает с неба на вторую, бессильно сложившую крылья и несущуюся к земле. Выпустив когти, первая птица вцепилась в свою товарку и с усилием потянула ее вверх. Охота? Поединок? Или странная птица хотела помочь погибающей соплеменнице и ее наездникам? Сцепившись в темный клубок, пернатые поднимались выше и выше в сгустившихся сумерках.

Зрение Господина F не отличалось остротой, потому что глаза скрывались в складках плоти, зато нюх и слух были отменные. Триумвир ясно ощущал зловоние, струящееся от котлов с дармовой баландой, но облезлая синеперая птица смердела еще хуже. От нее несло мертвечиной, дымом пожарищ, кровью и пороховой гарью. Тем неуместнее был разнесшийся над площадью крик:

– Ты вернулась за мной! Ты обещала и вернулась! Ты сказала, что мы будем вместе, и вот ты прилетела за мной, моя прекрасная фрау!

Господин F заворочал головой, пытаясь разглядеть прекрасную фрау в синевато-сером, повисшем над площадью мареве. Вместо этого он увидел вспышку выстрела и услышал сухой треск.

«Винтовка», – определил триумвир, слишком долго общавшийся с воинственным Господином W.

Из синей птицы полетели перья. Кто-то – поклонник неизвестной фрау? – отчаянно закричал. Злобно каркнув, птаха выпустила добычу. Но прежде чем темный ком распался, гибкая фигура перескочила с хвоста погибающей птицы на синеперую бестию. Та завопила еще яростнее и, тяжело хлопая крыльями, стала подниматься. Она неслась почти вертикально, явно пытаясь сбросить непрошеного седока. Вторая, пролетев тридцать футов вниз, рухнула на деревья дворцового парка. Толпа ахнула и загудела. Люди, переворачивая котлы и сбивая друг друга с ног, кинулись к ограде. Господин F навострил уши и сквозь рев одуревших горожан различил ликующий клич – высокий и чистый, как звук боевого горна. Похоже, Дафнис нашел себе новое развлечение. Проклятый мальчишка решил заняться укрощением хищных птиц.

Господин F вздохнул. От его вздоха скопившаяся на балконных перилах пыль взметнулась небольшим смерчем, а из-под козырька крыши рухнуло старое ласточкино гнездо. Толстяк всегда втайне завидовал собрату-триумвиру. Господин W мог позволить себе массу вещей, о которых он, F, и не мечтал. Полеты на птицах. Танцы до рассвета. Рискованные любовные интрижки. Зато кое в чем Дафнису за ним не угнаться. Как ни всепожирающа Война, до Голода ей далеко. Голод пожал куда больше людских жизней, чем все войны во все времена, в Кругах и в Первообразе.

Снова вздохнув – ткань мундира опасно затрещала, – Господин F развернулся и грузно зашагал прочь. Он направлялся на кухню. После всех треволнений сегодняшнего дня определенно следовало подкрепиться.

Преодолев восемь лестничных пролетов, толстяк, постанывая и кряхтя от усилия, распахнул кухонную дверь. Поварят в жарко натопленной кухне не было. По углам жалась темнота. Единственная включенная лампочка бросала свет на стоящий посередине стол.

За столом сидели двое. На одном красовалась распахнутая до пупа рубашка черного шелка, другой, несмотря на жару, зябко кутался в пальто. На столе выстроилась целая батарея стеклянных банок, наполненных прозрачной жидкостью. Этикетки на банках гласили: «GLCRN». Здесь же валялись два больших заплечных мешка. Похоже, до прихода F молодчики развлекались тем, что распихивали его лучший, чистейший, кондитерский глицерин по рюкзакам.

– Это что еще за клоуны? – протерев подслеповатые глаза, спросил Господин F. – И что вы делаете у меня на кухне?

– Я – Хлеб, – с готовностью отозвался чернорубашечный и выразительно почесал ножом живот. – Отрезать вам хрустящую горбушку, или Господин предпочитает мякиш?