Мария потупилась. Уж слишком прямолинейной оказалась фраза. Для замужней провинциалки слова Бонапарта прозвучали пушечной картечью по воробьям. Ведь можно было вообще ничего не говорить – просто посмотреть друг другу в глаза. Страстный взгляд порой громче самых оглушительных фраз. Этот француз, право, слишком откровенен. Что скажут люди? А муж?!

Но, как оказалось, люди и муж уже действовали. Вскоре пану Валевскому вручили приглашение на званый обед с Императором, отчего тот пребывал в отличнейшем расположении духа.

– В этот раз оденься элегантней, – сказал он жене. – Хочу, чтобы ты понравилось ему…

Пан Валевский ничуть не сомневался: «Марычка» сведет-таки «бонапартишку» с ума!

Такое внимание к своей особе, конечно, льстило молодой даме, но, в силу своего воспитания, она все же сильно волновалась. Волнение усилилось, когда горничная принесла записку: «Я видел только Вас, я восхищался только Вами, я желаю только Вас. Ответьте немедленно, чтобы успокоить мое страстное нетерпение. N.».

Кровь бросилась в лицо Марии. Это не любовная записка! Это – приглашение… в постель! Какая откровенная пошлость, какой цинизм! Разорвав записку в клочья, она сказала горничной:

– Передайте, ответа не последует…

Когда на следующее утро Мария получила вторую записку, то даже не стала ее вскрывать: тут же отослала обратно. Однако вслед за запиской к Валевским вновь заявилась делегация польских «парламентариев». (Они все будто сговорились!)

– От вас, пани Валевская, зависит будущее нации, – заявил старший из панов. – У вас, так получилось, особая миссия. Вы должны уступить…

Пан Валевский оставался в неведении (или делал вид, что ничего не понимает). Поэтому горячо поддержал патриотов:

– Да, дорогая, нам следует быть на этом обеде…

Марии ничего не оставалось, как пойти за советом к мадам Вобан, официальной любовнице князя Понятовского. Уж кто-кто, а госпожа Вобан разбиралась в женских туалетах лучше всех «панночек», вместе взятых. Впрочем, не только в туалетах, но и… как вести себя без них.

После приема во дворце Радзивиллов Марию проводили к Императору. Однако женщина оказалась явно не готова к такому ходу событий. Даже ее нетерпеливый старикашка вел себя с супругой более галантно, нежели этот развязный корсиканец. Ей стало очень обидно. Бедняжка разрыдалась и проревела вплоть до глубокой ночи, после чего Бонапарт был вынужден проводить «панночку» домой.

Утром Мария обнаружила на столе дорогую шкатулку с украшениями, жемчужное ожерелье и букет цветов. Женщина, доставившая подарки, подала письмо.

«Мария, моя нежная Мария! – писал Бонапарт. – Я думаю только о тебе, я страстно хочу увидеть тебя снова. Ты придешь, не правда ли? Ты обещала мне. Если ты не придешь, орел сам прилетит к тебе. Тебе доставили букет? Возьми его с собой на обед. Посреди чуждой толпы мой букет станет тайным звеном тайной связи между нами. Я прижму руку к груди, и ты поймешь, что мое сердце принадлежит тебе; ты сожмешь в руке букет, и мы поймем друг друга. N.».

Однако на обед Мария явилась без цветов. Пунцовая, как самая яркая роза в отсутствующем букете. Главное, вздохнули патриоты, она все-таки здесь! Остальное теперь во многом зависело от самих поляков. Поэтому они добились-таки, что вечером Валевскую вновь отвезли к Наполеону.

Бонапарт был армейским артиллеристом. Когда грохочут пушки – музы молчат. Ему вся эта канитель с непокорной «панночкой» страшно надоела. Генерал не привык долго топтаться у крепостных стен: в случае несговорчивости противника у стен появлялись орудия, от грохота которых вместо крепости оставалось ровное место. Что уж говорить о женщинах! Он давно привык, что те сами падали к его ногам. И вдруг такое неслыханное упрямство! Это даже не жеманность – хамство какое-то!..

Когда Мария положила перед Наполеоном шкатулку с бриллиантами, тот побелел от гнева:

– Это что?

– Ваш подарок, Ваше Величество, – ответила Валевская. – Прошу извинить меня, но я не люблю украшений. А эти слишком дороги для сувенира…

– Мне плевать, мадам, что вы любите, а что нет! – топнул ногой Бонапарт.

– Я не понимаю, сир, чем вызван Ваш гнев…

– Все вы прекрасно понимаете, Мари! Актриса! Сначала подходите на дороге к Императору, вскруживаете ему голову, а потом начинаете притворяться чуть ли не монашкой. Да вы просто сумасшедшая! Меня, конечно, предупреждали о двуличности поляков, но кто дал вам право морочить голову Императору?! Все это время вы беззастенчиво насмехались надо мной, пытаясь завлечь, чтобы не оставить выбора. И что теперь прикажете делать с осложнениями, возникшими из-за вашей Польши? Ведь подписаны мирные договоры, взяты определенные обязательства… Что делать с пани Валевской, наконец, в лице которой я надеялся найти искреннего друга и наперсницу души моей, и которая меня так ловко провела? Откуда ты только взялась на мою голову?..

Мария, потупив глаза, сидела напротив и дрожала. Вдруг она услышала какой-то непонятный звук. Подняв голову, женщина увидела невероятную картину: выхватив из кармана золотые часы, Бонапарт бросил их на пол и стал топтать!

– Вот что я сделаю с твоей Польшей, негодница, если ты откажешься от моей любви!..

В глазах Марии потемнело, и она рухнула без чувств…

* * *

Если крепость пала, на какое-то время она оказывается в неограниченной власти охваченного возбуждением победителя. Наполеон был воином. И когда бастион пал, завоеватель знал, что делать…

Придя в себя, Мария с ужасом обнаружила, что пока она лежала без чувств, ее визави не дремал. Юбки оказались смяты, кружева разорваны, а туфли… Где ее новые туфли? Разбросанные, они валялись по разным углам. Ну а Император смирнехонько сидел в кресле у камина и хмуро поглядывал на огонь.

В первую минуту Мария удумала закатить истерику. Но почему-то не хотелось ни плакать, ни кричать. А что, собственно, произошло? Разве ей не приходилось еженощно делить супружеское ложе с тем, кого она никогда не любила? Ничего, обходилось без истерик. Что уж теперь, если на карте ее дорогая Польша? Встала и медленно подошла к Наполеону. Странно, на лице женщины появилось некое подобие улыбки. Но Император по-прежнему оставался хмур. Тем более он уже получил желаемое. Мария опустилась перед любовником на колени и прошептала:

– Я прощаю Вас, сир…

Бонапарт схватил ее руки и стал страстно целовать.

– С этого дня мне будет трудно без Вас, – сказал он. – Отныне мы должны видеться постоянно…

Но в ответ услышал совсем не то, на что рассчитывал. Мария не желала быть какой-то женщиной-однодневкой, она оказалась в постели Императора совсем по другой причине.

– Если Вы считаете, что я сейчас соберусь и уеду обратно к мужу, то этого не будет, – вдруг твердо заявила Валевская. – С мужем кончено! Произошедшее между