Но он умер, и шторм умер вместе с ним.

Разумеется, он не взял да вот так и прекратился: ветер продолжал дуть, гоня перед собой волны, но я чувствовала черную муку этого урагана, выжигавшего себя пламенем саморазрушительной печали, и сила этой скорби приостановила время, а потом…

…Потом «Хаммер» Эладио Дельгадо рухнул на землю в паре футов левее «Мустанга», перекатился и взорвался с выбросом такого жаркого пламени, что я ощутила его на пассажирском сиденье машины, сквозь металл и стекло.

Черис с криком нажала на газ, стремясь убраться подальше. Мотор надсадно ревел, и хотя ветер упорно сносил «Мустанг» в сторону, она все же вывела его на дорогу.

Оглянувшись, я увидела, как содрогаются и раскачиваются на ветру оставшиеся без стекол «Тестостероновые башни». Не рухнувшие, но опасно близкие к этому.

А вот над океаном черные тучи замедляли свое маниакальное вращение, и, если ливень продолжал хлестать с прежней силой, ветер постепенно сбавлял свою ярость.

Черис гнала слишком быстро, вся дрожа, скользя и буксуя среди мусора и обломков. Я не пыталась остановить ее. Я напряженно прислушивалась к тишине в эфире.

Никогда прежде мне не доводилось ощущать ничего подобного этой… пустоте.

— Стоп! — внезапно сказала я. Черис, похоже, не услышала, и я, потянувшись, перехватила у нее руль. Она ударила по тормозам, пытаясь вырвать его у меня, но каким-то чудом нам удалось остановить «Мустанг» у обочины.

— Подожди здесь, — сказала я ей и вылезла из машины.

Мои ноги чуть не подогнулись, но я обнаружила ту внутреннюю силу, о которой всегда говорил мне Дэвид, и, перейдя скользкую, заваленную нанесенным ветром хламом полосу дороги, ступила на то, что некогда было пляжем. Сейчас, впрочем, океана здесь было больше, чем песка. Бело-голубая пена. Не совсем вода, не совсем воздух.

Туфли мои куда-то подевались, ноги проваливались в мокрый песок, а я, пошатываясь, шла и шла, озираясь по сторонам.

У полосы прибоя стояли джинны. Ашан, серый, как смерть. Алиса, в мокром переднике, с развевающимися на ветру золотыми волосами. Рэйчел, стоящая на коленях, в пене, глядя на море.

Десятки джиннов.

А еще больше, сотни, с шелестом формировались из сгущавшегося тумана. И все смотрели на море.

Сквозь меня прокатилась волна жара: я тоже упала на колени и со стоном, тяжело дыша, оперлась на руки.

Нечто вещало. Нечто огромное. Мне не дано было понимать, я лишь чувствовала, но человек не создан, чтобы вмещать подобные эмоции. Мне хотелось кричать, и смеяться, и умереть. В ослепляющем порыве пришло знание: я поняла, что это значит. То была любовь в ее самом жарком, яростном, безудержном проявлении: ничего подобного мне не доводилось чувствовать никогда прежде. Даже будучи джинном.

Джинны вокруг меня поднимали головы, обращая лица к небу, и, закрыв глаза, впитывали свет и любовь.

А потом все кончилось, и я ощутила пустоту, такую пустоту.

Из пены прибоя вышел некто, нагой, золотистый, прекрасный, но он не был уже Дэвидом, моим Дэвидом, ибо стал чем-то большим.

В эфире он представал слепяще-белой звездой, с которой было связано все, абсолютно все. Каждый джинн, каждый Хранитель. Сеть замкнулась и наполнилась мощным, интенсивным гулом силы.

Джонатан умер.

И Дэвид оказался в центре всего, заняв его место.

Зашатавшись, он упал в воду, и Ашан с Рэйчел бросились вперед, подхватили его под руки и потащили на берег. Я поднялась на ноги, однако к ним не двинулась, ибо внутренний голос сказал мне… что это неправильно. Больше нельзя.

Когда Дэвид встал, он уже был одет, держался твердо и выглядел как всегда. Внешне. Но внутри произошли колоссальные перемены.

Когда он взглянул на меня, я увидела в его глазах вечность. Они были черны, в них клубились галактики и пульсировала энергия.

Дэвид подошел, склонился ко мне, но не прикоснулся, если не считать силы его чувств.

— Мне жаль, — мягко промолвил Дэвид. — Мне так жаль, Джо. Мне бы хотелось, чтобы все было иначе.

Все джинны обернулись ко мне, и я ощутила на себе силу их взглядов. Всех этих нечеловеческих глаз. Всю эту силу, вновь оказавшуюся в их руках.

Что-то было совсем, совсем не так.

И снова ко мне пришел тот же шепот, доносившийся с уровня, который я не могла не слышать, не постигать, только чувствовать.

Дэвид протянул руку, но она остановилась в нескольких дюймах от моей кожи. Истинное расстояние между нами было огромным, пропасть, которую ни один из нас не мог преодолеть.

— Передай Хранителям, что они не могут более владеть джиннами. Это соглашение умерло вместе с Джонатаном. Мир стал другим.

Я тяжело сглотнула, ощущая изменения в эфире: серебристую вибрацию, становившуюся все сильнее. Словно медленное биение колоссального сердца.

— Что происходит?

Он поднял взгляд, словно мог видеть то, что я лишь чувствовала.

— Она пробуждается.

— Кто пробуждается?

Его черные глаза опустились и снова встретились с моими.

— Мать. Наша Мать. Твоя Мать.

Земля.

— Это… — Мне было просто страшно спрашивать… — Это ведь не слишком хорошо, да?

— Для тебя да, — ответил он. — Мне очень жаль. Я люблю тебя, но защитить не могу. От нее, нет, не могу.

Что-то в этом шепоте изменилось. Словно серебряная пульсация подернулась красной ниточкой гнева.

Глаза Дэвида сделались из черных малиновыми, потом почернели снова.

У Рэйчел тоже.

И у Ашана.

— Тебе необходимо передать Хранителям, — продолжил Дэвид. — Необходимо сказать им, что она спит, но сон кончается. И она будет…

Его глаза налились алым пламенем.

— …в гневе, — сказал он. — Она уже гневается, даже во сне. У нас нет выбора. Мы уже принадлежим ей.

Я отпрянула. Он не напал на меня, нет, вообще не шелохнулся. Как и никто из них, но я чувствовала ускоряющуюся пульсацию исходящей от них угрозы.

— Беги, — тихо произнес Дэвид. — Скажи Хранителям. Скажи, что им необходимо остановить ее. Остановить нас, пока еще не слишком поздно. Пока она еще не совсем проснулась.

— Как?

У меня не было ни малейшего, решительно ни малейшего представления о том, как любая группа Хранителей, сколь угодно сильных, может начать войну с джиннами, не говоря уж о противостоянии Матери-Земле. Это было просто… невозможно.

— Дэвид! Как?

— БЕГИ! — закричал он.

Его самоконтроль со звуком бьющегося хрусталя разлетелся вдребезги, и я отшатнулась от того, что узрела в его глазах.