заклании домашнего скота на ферме, он всегда был городским мальчиком из хорошей семьи, который не был достоин этой грязной работы плебеев. Но он помнил запах скотобоен на мясных рынках, жалобное блеяние последних секунд жизни закланных животных и пятна крови, на фартуках и руках мясников, которые вбирали в себя последние живительные капли издыхающих зверей, чтобы трансформировать эту энергию смерти к нам на тарелки в изысканных ресторанах. Это была плата за прожорливость и жадность несовершенного человечества, к коему он тоже принадлежал, до сего момента.

Он отгонял от себя образы знаменитых картин с тушами животных Сутина и Рембрандта, сейчас был не лучший момент смаковать энергию смерти в её самой уродливой форме. Но ведь ему предстояло выступить в роли мясника, и ему придётся преодолеть свой последний урок, принять уродство как необходимую сторону красоты, ведь именно в этом кроилась гармония. Ланже всю жизнь показывал гармонию между крайностями в своих работах, только в ней и заключалось идеальное состояние, и пока он не примет это уродство, его понятие о настоящей красоте будет неполноценным. Он уже почти принял это, когда бродил в соседнем зале по галерее, где красота соседствовала с анти-красотой, показывая, что за красотой всегда стоит её противоположность. Гниющие органы были такой же нормой, как и полные жизни и любви глаза молодого человека. И в идеально чистом и красивом теле Джулиана тоже жила эта противоположная сторона, с которой ему сейчас предстоит познакомиться так близко, чтобы впитать этот опыт и омыться его кровью. И тогда и он пройдёт свой последний тест, тогда ему и будет дозволено завершить свой собственный идеальный мир.

Он даже сам удивлялся, насколько легко орудовать ножом в человеческой плоти. Да, чувство, что он оскверняет что-то священное, слегка отдавалось болезненными сожалениями в его разуме, но не сильнее, чем когда он раскрывал грудь мраморной скульптуре. Это был тот же самый процесс, ему придётся на время обнажить уродство Джулиана, чтобы провести эту необходимую для существования обоих Джулианов операцию. Только она спасёт их от вечного забвения, только она сможет соединить их половинки вместе, чтобы довести до его собственной реальности, где вечность и экзальтация станут синонимами.

Даже в предсмертной агонии плоти Джулиан выглядел идеально, живительные искры бурлили сквозь него, но уже не хаотично, не буйно, а смиренно двигались к своей цели, окутывая ауру мраморной скульптуры, которая в такой же агонии с затаенным дыханием ожидала момента слияния. Перед его взором, под движением его рук раскрывались все тайны жизни и смерти, и проникать ножом в податливую плоть было так просто, так неизбежно. Даже сейчас Райан не чувствовал времени, оно как будто остановилось, чтобы не мешать ему завершить последний этап, где время уже не способно будет диктовать свои собственные правила. В его мире не будет ни старости, ни увядания, в его мире всё будет концентрироваться на миге вечной красоты, на гармоничном восприятии всего.

Ножик его с острым лезвием, не зная усталости, проникал всё глубже, разрывая сначала кожу, потом мышечные ткани и задевая вены и артерии. Райан не хотел задеть аорту, желая как можно меньше оставить следов крови, потому что это будет мешать его видимости, он и так не слишком хорошо разбирался в анатомии человека. Но крови было много, она была такой ослепительно насыщенной, такой горячей, что Райан даже через латексные перчатки ощущал её обжигающую мощь. Торчащие клапаны, тонкие слизкие трубки, и эти бешеные ритмы отвлекали его, но это была обратная сторона красоты, он сейчас пачкал себя этим уродством, чтобы преодолеть последние протесты, что красота не способна существовать без этого вот кровавого пульсирующего ужаса. Никогда он ещё не видел Джулиана настолько некрасивым, когда был вынужден смотреть на то, что являлось его временным жизненным символом, который уже не принадлежал ему, мраморное отражение билось вместе с Джулианом в агонии, в предвкушении новой жизни. Смерть и возрождение сейчас соединятся, но пока он не извлёк этот бешеный мышечный сосуд, источник загрязнения переизбытком жизни Джулиана, ничто не способно будет захлопнуть врата этой несовершенной реальности, поэтому его рука не дрогнет. Только не сейчас.

Больше всего его отвлекали эти агонизирующие последние попытки борьбы Джулиана, его тело как будто решило в какой-то момент сопротивляться до последнего, потому что так оно было запрограммировано, инстинкт самосохранения был заложен в нас на генетическом уровне. Это было отвратительно, все эти хрипы, судороги, толчки, кровавые захлёбывания, запах испражнений, но Райан терпеливо впитывал в себя теперь и эту крайность, иначе его знания будут неполноценными, его понятие о красоте будет искажённым, и это разрушит гармоничное видение. Наблюдение в замедленном темпе за умиранием тела Джулиана давало ему необходимое развитие, это была плата за предстоящую вечность, цена за создание идеальной красоты в полном гармоничном слиянии. Он и не думал, что этот нож не был создан для того, чтобы резать мясо, ему было неудобно работать физически, работа требовала огромной концентрации и физической силы, он то и дело натыкался на мешающие кости, но старался обходить их стороной, чтобы ничто не мешало ему орудовать в мягкой среде. Даже мышцы казались налитыми из свинца, он просто долбил уже своим ножом, как будто пилил дерево. Но цель была всё ближе, он уже видел под всеми этими рваными тканями, венами и артериями этот нежелающий покоряться мясистый мешок, которому было не место в этой осквернённой груди Джулиана, но уже через считанные минуты он вернётся к своему хозяину.

Когда он уже достаточно раскрыл грудную клетку Джулиана, чтобы ухватиться за сердце, оно ещё выдавало свои предсмертные пляски. Джулиан был живым и тёплым, сила его воли не давала ему покинуть Райана в такой ответственный момент. И на этом голом энтузиазме, на этом страстном желании, Джулиан ломал вновь и вновь все законы физики, он входил в новую реальность Райана очищенным, его энергия до сих пор давала ему силы завершить начатое. Это вдохновило Райана, потому что Джулиан не мог пропустить этого момента, когда он, создатель этой красоты, вернёт мраморному Джулиану это окровавленное горячее сердце. Это был их момент, счастье разрывало его изнутри, когда непослушные уставшие руки разрезали последние связывающие сердце вены и артерии, чтобы изъять этот чужеродный орган и вернуть на место. Когда сердце Джулиана было в его руках, ему ещё казалось, что оно бьётся, но возможно, это сам Райан уже пульсировал энергией жизни, которую ей передало это последнее священное деяние перед полным очищением. Даже сейчас Райан был поражён, какое оно живое, какое