– Вот смотри. Получается, все, что у меня есть, – только до тех пор, пока лицо в порядке. Когда это все случилось, я ужасно боялась, что они не смогут лицо собрать. А если нет лица – понимаешь, что будет? Сегодня меня Цыганков несколько раз спрашивал – а как нос, все нормально? Они знаешь почему хотели другую девочку взять? Потому что думали, что я теперь урод. Моя программа существует до тех пор, пока я могу мордой торговать. Нет ее – и ничего нет, ни карьеры, ни эфиров… Ты слышишь?

Я приподнялась на локте, уставилась в темноту, где на соседней кровати белели Настины бинты.

– Мне так страшно стало. Я подумала – хорошо, сейчас обошлось. Но потом, через десять, через двадцать лет, когда я стану старая и страшная… У меня же тогда ничего не будет. Я раньше не задумывалась об этом. Просто знала, что я красивая – и все. С детства знала. И этого достаточно как будто. А теперь поняла, что, кроме красоты, у меня вообще ничего нет.

– Ну ты зря так говоришь…

– Не зря. Ты не можешь до конца понять, что значит быть такой. Потому что у тебя такой проблемы нет. Ты умная.

– Да перестань!

– Нет, Алена, ты правда очень умная. И у тебя профессия есть. Ты все сама можешь, ты самостоятельная. А я нет… Сначала родители все за меня решали – что, куда… У меня даже друзья детства все – дети друзей моих родителей. Мы дружили как-то автоматически. Они приезжали в гости, взрослые шли за стол, а дети – ко мне в комнату. Потом мы все вместе в школе учились. Потом в институт меня засунули. Я точно знала, что поступлю. Ректор – папин друг, меня он тоже с детства знал. Как мне сказала одна подружка, ты с такой фамилией и внешностью можешь вообще ничего не делать. Сами придут и все дадут. А я хотела…

Я проснулась окончательно и слушала Настю, боясь пропустить слово.

– Стала передачу вести. В кино я не хотела. Думала, на телевидении проще. Сразу популярность, все проблемы можно быстро решить. А кино… Ну, у отца бы я снималась. Но у него сейчас и картин мало, а другие режиссеры не стали бы снимать. На телике мне нравилось, и получалось вроде… Я думала, что у меня теперь профессия есть. А когда они стали искать другую ведущую, поняла, что ничего они не видели во мне, только внешность. Никаких других данных, понимаешь?

– Настя, это не так. Они просто боялись, что ты не сможешь. Телевидение – это же конвейер, каждый день надо выходить.

– Да это понятно. Но они даже не звонили, никаких вопросов – когда ты выйдешь? И других проектов не предлагали. Умерла так умерла. Если бы из «Интер-Инвеста» не наехали, не пригрозили деньги снять, то меня бы выкинули.

– Не знаю.

– А я точно знаю! И какое у меня теперь будущее? Я сама по себе ничего не могу. Мне нужен кто-то. Отец, хорошо, пока поддерживает, но это же не вечно. И что мне остается?

У меня давно вертелся вопрос, который я хотела задать.

– Ну ты же не одна? У тебя же есть друзья?

– Ты имеешь в виду – мужчины?

– Да.

– Знаешь, это тоже все так-сяк. Ну есть, ну и что? И потом, кто есть-то? Отец мне постоянно говорит – надо выходить замуж. И грамотно, пусть не самый богатый, зато вменяемый. Папа вообще человек компромиссов. А я – нет.

Я замерла. Это кто тут не самый богатый?

– И почему ты не выходишь?

– Да за кого выходить-то? Как будто они есть! Так, вертятся вокруг. Бессмысленные мужчины, которые делают мне бессмысленные предложения. Опять же вопрос – почему? Потому что я моложе их жен на двадцать лет.

Надо спросить ее напрямую.

– А Саша? А как же Саша? Ну, Канторович?

Сейчас она вынесет мне приговор. Что она сейчас скажет, что?!

– Да, Саша… Сашка хороший, вообще. Отцу он нравится.

Все ясно, значит, он – жених. А она – невеста. А мне – конец.

– Я вообще запуталась с ними. И эта история еще… Я иногда чувствую себя гадиной. Вот у тебя так было? Представь, у него жена беременная, а он со мной встречается. А потом я узнаю, что у нее выкидыш.

– У кого жена беременная? – Я обалдела. – Он женат? Канторович женат?

– Да нет! При чем здесь Канторович? Я так, вообще… Просто история. И главное, я не знала, что она беременная. И она про меня не знала, просто совпадение. Но все равно ужасно, правда?

– Ну да.

– Конечно, я понимаю, что он не вариант. Но с ним надежно. Сильный такой, наглый, уверенный, всех держит за горло. Мне нравится. Он даже на отца чем-то похож. И богатый астрономически. Не жадный вообще. Все что угодно готов сделать. И трахается так… Офигенно…

– Ты про кого говоришь? – Я уже не очень понимала, о ком это она, только было ясно, что речь не про Александра.

– Да не важно. Забудь. Это так… Там, наверное, уже не будет ничего. Алена, ты никому не говори, ладно, про то, что я сейчас… Обещаешь, да?

– Да, конечно.

– Я вообще-то людям не доверяю, но мы с тобой теперь подруги. Поэтому я расслабилась немного. Я знаю, ты не предашь. Слушай, а расскажи, сложно быть главным редактором? Мне кажется, это дико интересно, правда? Но очень сложно, да? Как ты думаешь, у меня бы получилось? Ты где-нибудь училась специально?

Настя начала сыпать вопросами, как в своей передаче, – не дожидаясь ответов. Это все, конечно, очень мило, но я так и не поняла про Канторовича. А она ловко переключилась на другую тему.

– Как ты думаешь, это любой может или надо обязательно журналистом быть?

– Насчет любой не знаю… Настя, подожди, я все-таки хочу понять…

– Да?

– Извини, если вопрос покажется… Я просто… хочу спросить…

Ненавижу себя за эти круги, которые всегда нарезаю вокруг волнующей темы, вместо того чтобы врезать сразу в лоб.

– Говори, что ты хотела?

– Ты с Сашей… В общем, у вас с ним роман?

Уф, наконец-то я это произнесла. Роман, бр-р, какая ханжеская гадость.

– С Сашкой? О господи, ты даешь! Так он тебе нравится, да?

Я покраснела. Хорошо, что темно и она не может этого видеть.

– Ален, ты влюбилась, что ли?

– Нет, почему? – врала я неубедительно.

– Да точно! Ты влюбилась! Влюбилась, скажи! – Настя села на кровати.

– Да нет, глупо было бы.

– Ну почему глупо? Он, по-моему, очень декоративен. Девушки в него влюбляются, это нормально. Слушай, давай включим свет, чаю попьем. Я спать вообще не хочу. А ты?

– Нет, нет, не надо.

– Да ладно, давай! – Настя вскочила, включила иллюминацию. Я потянула одеяло на себя.

– Алена, вылезай! Покажи личико! Не прячься. Ты чего от меня прячешься? Стесняешься?

Вот так, стоило мне, великовозрастной дуре, ступить на зыбкую любовную почву, как Настя тут же почувствовала силу. Вместо ноющей, неуверенной в себе истерички, требующей помощи и поддержки, я снова видела бойкую девицу, которая брала надо мной верх.