«Ужасный удар судьбы вновь обрушился на мою голову. Около шести часов пополудни фельдъегерь принес мне прискорбную весть о том, что мой ученик, мой друг и почти что мой кумир князь Потемкин Таврический скончался, проболев примерно месяц, в Молдавии. Я в горе, которое трудно себе представить: он соединял с чудесным сердцем редкий рассудок и незаурядную широту ума; его взгляды всегда были широкими и благородными; он был человечен, полон знаний, чрезвычайно обходителен, а его идеи всегда были новыми; ни у одного человека не было такого, как у него, дара на добрые и к месту сказанные слова. Его военные таланты во время этой войны поразительны, потому что ни один его удар, ни на суше, ни на море, не прошел мимо цели. Менее чем кто бы то ни было он позволял распоряжаться собой… Одним словом, это был государственный муж и в совете, и в деле. Он был привязан ко мне со страстью и усердием, ворча и сердясь всякий раз, когда считал, что дело можно было сделать лучше; с возрастом и опытом, он исправлял свои недостатки… Редчайшим качеством его была отвага сердца, ума и души, совершенно отличавшая его от остальных смертных, из чего следовало, что мы прекрасно ладили и предоставляли остальным болтать сколько им угодно. Я рассматриваю князя Потемкина как великого человека, не сделавшего и половины из того, что было в его силах».

Когда Екатерина вновь появляется перед двором, все вокруг делают вид, что испытывают большое горе. Однако, принимая приличествующий случаю вид, Зубов и его друзья в душе ликуют. Нашептывают даже, что Потемкин был отравлен по приказу Платона. Как бы там ни было, фаворит уговаривает императрицу не придавать чрезмерного значения смерти князя. Из любви к новому фавориту она, смирившись, соглашается спрятать боль, которую причиняет ей смерть фаворита бывшего. Она выполняет то, о чем просит Платон: не публикует манифеста об ушедшем из жизни великом человеке и не ставит памятника, дабы увековечить его память. Бесчисленные враги Потемкина уже алчно прикидывают, что кому достанется при дележе его политического наследства. Уже 25 декабря 1791 года, то есть спустя несколько недель после смерти Светлейшего, граф Ростопчин пишет:

«Раздел земель князя еще не произведен. Он действительно оставил некоторые долги, но также и семьдесят тысяч душ крестьян в Польше, шесть тысяч в России, и на полтора миллиона рублей бриллиантов. Самое удивительное в том, что он уже совсем забыт. Будущие поколения не благословят его память. Он в высшей степени владел искусством причинять зло, делая добро, и внушать к себе ненависть, небрежной рукой рассыпая благодеяния. Можно подумать, что главной целью его жизни было постоянное унижение других, дабы самому возвыситься над всеми. Его самой большой слабостью было то, что он влюблялся во всех женщин и хотел прослыть проказником. Каким бы смешным ни выглядело такое стремление, в нем он вполне преуспел. Женщины искали его расположения с такой же настойчивостью, с какой мужчины добивались от него должности. Он покинул Санкт-Петербург, потратив восемьсот пятьдесят тысяч рублей, которые были заплачены императрицей, не считая других долгов».

Любимая племянница Александра воздвигла ему усыпальницу в Херсоне, где он похоронен. Однако никто из тех, кто кланялся Потемкину живому, уже не собирался преклоняться перед мертвым Потемкиным.

Смерть Потемкина повлекла за собой перераспределение ролей в окружении императрицы. Взамен Светлейшего на конференцию в Яссах назначен Безбородко. Он немедленно отправляется в Молдавию, увозя с собой миролюбивые наказы. Надо покончить с этим как можно скорее! 9 января 1792 года мир подписан. Договор оставляет за Россией всю территорию между Бугом и Днестром, официально признает, что Крым и Очаков принадлежат русским, а в остальном подтверждает положения Кючук-Кайнарджийского мира. Итак, все северное побережье Черного моря стало принадлежать России, однако само море по-прежнему закрыто на турецкий замок в проливах. Четыре года кровавой борьбы и неисчислимых жертв закончились достаточно скромными территориальными приобретениями. Константинополь Екатерина не взяла. Ее младший внук Константин не будет коронован в этом городе. Однако авторитет России остался незыблемым. Платон Зубов, выступавший за этот поспешный и принесший мало пользы мир, торжествует. Екатерина назначает его президентом Коллегии иностранных дел взамен Безбородко, удерживаемого на юге переговорами. Она безоглядно доверяет Зубову. Видя его изящную красоту и послушание, Екатерина ощущает, как удовлетворяются и ее потребность быть наставницей, и ее материнский инстинкт, и ее чувственность увядающей, в последний раз любящей женщины. Он «прилежный ученик», и Екатерина в восторге восклицает в присутствии секретаря Храповицкого: «Все, что он делает, он делает хорошо, а знаете почему? Потому что он беспристрастен и не имеет каких-то особых взглядов».

Зубов удовлетворял ее еще и следующим. Если верить тому, что пишет Массон, то «ее (Екатерины) похотливые желания еще не совсем угасли, и она возобновила оргии и разнузданные празднества, когда-то так пышно ею справлявшиеся». Мы совсем не думаем, вслед за автором этих мемуаров, что оба брата Зубовы и их приятель Салтыков сменяли друг друга в «широкой и никак не насыщавшейся пещере» царицы, однако можем предположить, что она еще не потеряла вкуса к физической любви. Даже если с годами огонь ее чувств не остался таким же сильным, как прежде, она не может спать, не чувствуя рядом с собой молодого, жаркого мужского тела. Все уловки идут в ход, лишь бы разбудить затухающий пыл. Располневшая, одышливая, беззубая Екатерина все еще гоняется за иллюзией слияния с желающим ее партнером. После ласк речь обычно заходит о политике. Как это было и с Ланским. Однако Платон Зубов еще настойчивей, еще ненасытнее, чем его обольстительный предшественник. Ему мало быть во главе Коллегии иностранных дел, он добивается от царицы должности президента Военной коллегии. Вся внешняя политика сосредоточивается в его руках. Потерявшая голову от блаженства Екатерина предоставляет ему бывшие покои Потемкина в одном из флигелей Эрмитажа, осыпает его подарками, награждает большой лентой ордена Александра Невского, орденом Андрея Первозванного, официально преподносит свой портрет и медальон, как когда-то князю Таврическому. У Платона Зубова столько наград, пишет Массон, что он похож «на продавца лент и скобяного товара». Его умственная и нравственная ничтожность приводит в отчаяние даже ближайших к нему людей, однако императрица не говорит о нем иначе, как о чуде. «Потемкин был обязан почти всем своим величием собственным трудам, – пишет все тот же Массон, свидетель его выдающегося возвышения, – Зубов же обязан своим – исключительно одряхлению Екатерины. Его власть, богатство, влияние увеличивались настолько, насколько угасали силы, твердость и ум Екатерины… У него было навязчивое желание делать все или делать вид, что он все делает сам… Степень его величия проявлялась лишь на фоне низости тех, кто перед ним раболепствовал… Все ползало у ног Зубова, а он, оставшись стоять, возомнил себя великим».

Желая создать опору для этого странного министра, Екатерина прибегает к помощи Безбородко, вернувшегося из Ясс. Не может ли он своими просвещенными советами направить полного идей, но недостаточно опытного молодого человека? Безбородко успевает исправить несколько промахов Платона, но затем перепоручает обязанности наставника некоему Маркову. Тот занимается лишь текущими делами. Широкие замыслы – это прерогативы Платона Зубова и Екатерины. Они согласны во всех вопросах. И прежде всего в том, что нужно раздвигать границы России. По их мнению, величие страны определяется не благополучием ее жителей, а протяженностью территории. Теперь, когда война с Турцией окончена, можно заняться Польшей. Екатерина трезво рассматривает положение в этой несчастной стране, которой правит ее бывший нежный и верный любовник Станислав Понятовский. «В делах политических, – любит говорить она, – надо руководствоваться или принципами человечности, или же интересом… Всякий государь должен принять твердое решение в том или ином направлении; колебания между одним и другим могут привести лишь к слабому и бесплодному правлению». В данном случае она выбирает интерес. Никакие сомнения никогда не сдерживали ее в отношениях с иностранными державами. И Платон Зубов одобряет ее, когда она предпочитает безнравственный успех малополезному чувству спокойной совести. Именно он и организует новый удар по Польше.