самодовольная улыбка сползла с его лица. Решил он все одним ударом закончить и сразу послал коня в галоп, на скаку замахиваясь палашом. Но удар не достиг цели, перед самой сшибкой Назар резко дернул поводья, пропустил поляка мимо себя и тут же лошадь развернул. Свистнул аркан, зацепил гусара за одно крыло. Уперся Назар в стремена, ловко дернул, и полетел из седла опытный воин, сверзился с грохотом наземь! Не мешкая, улан пришпорил лошадку, шагов сто гусара по траве протащил. Только потом остановился, спрыгнул с седла, обнажил саблю.

Нет надобности в сабле, лежит гусар без чувств, лицо в крови – расцарапало, пока по земле волочился.

Режет улан кинжалом ремни гусарского доспеха, скидывает с врага кирасу, шарит за пазухой. Так и есть, грамота с красной печатью. Знать, важное послание вез этот лях. Пошарил и за поясом, нащупал тугой кошель. А там полновесные червонцы! Честная добыча!

Отдышался Назар, тем же арканом связал ляха, туго спеленал, не жалея. На товарищей своих недвижимых посмотрел. Ничем не поможет он товарищам, их души уже к небесам взлетели, как и положено душам воинов, павших в бою. За телами позже можно вернуться, а эту грамоту русский воевода очень ждет. И важного пленника в придачу.

Кряхтя и тужась, затащил Назар ляха на его же лошадь, крепко привязал к седлу. Теперь осталось рассчитывать только на волю Аллаха, чтобы добраться до лагеря без помех.

1571 год. Под Ревелем

Велика Русь, бескрайни ее просторы. От литовских границ до дикой Сибири, конца которой никто не видел, от астраханских степей до холодных северных морей. Долго новости с края на край добираются. Но если уж доберутся…

Гудит русский лагерь под ливонским городом Ревелем, бывалые русские воины пересказывают друг другу страшную весть. Более всех встревожены московские полки, боярская конница и стрельцы. А тревога понятна – гонец привез новость, что нечестивый крымский хан Девлет пожег Москву, что множество людей побил, а еще больше в полон угнал.

Собираются московские стрельцы в своих алых кафтанах, чешут нервно бороды да затылки, переговариваются, шумят. Как же так? Они здесь, считай, всю немецкую землю повоевали, к Холодному морю вышли, а крымец пожог их дома. Целы ли их избы и усадьбы? Да бес с ними, с избами, новые срубить можно, лесов под Москвой в избытке, но как семьи? Жены и дети, цели ли, живы ли? Гудит русский лагерь, волнуется. Вот ведь подлое крымское племя! Прознали, что вся сила русская, лучшие полки, лучшие пушки здесь, немца воюют, и в спину ударили.

Собирается без всякого приказа русское войско у шатра царского воеводы князя Мстиславского. И вот уже дерут глотку самые буйные, что нужно немедля идти на Москву, спасать уцелевшее. И правда, зачем немецкая земля, когда нашу топчут да жгут нечестивые?! Кто ответит?

Тут же и татары, и тоже в волнении. Ходит слух, что прокатился Девлет-хан краем и по мещерским землям. Краем – это как? Не тронул ли крымец окских юртов? В целости ли семьи? Стоят татары рядом с русскими стрельцами, тоже орут, в общей беде разницы нет.

Вышел из шатра царский воевода князь Мстиславский, видно, и его эта новость тронула. Да как! Лицом бледен, желваками играет, рука саблю сжимает так, что костяшки пальцев побелели. Оно и понятно: усадьба князя с нарядными теремами, крытыми немецким железом, стояла в Москве за Белым городом, а там нынче, если верить слухам, одни головешки остались. И трупами усеян весь берег Москвы-реки.

Поднял князь руку, толпа сразу умолкла. Горяч князь, и в гневе не знает жалости. А в речах – короток.

– Слышали все про общую беду. Великая беда, за грехи наши, – громко говорит князь, широко крестясь. – Но Кремль устоял и войско кремлевское цело. Прислал мне государь грамоту, чтобы и здесь войско на месте стояло крепко и службу несло исправно. Нельзя отсюда войску уходить, эта земля полита русской кровью. Да и враг сразу в спину ударит. Так что расходитесь, храни вас Бог…

В скором времени сообщили, что великий государь отзывает из ливонской земли некоторые московские полки и трофейные пушки. Без пушек Ревель взять трудно. Но видно, Москве они нужнее.

Не волен казак определять свою судьбу. С того дня, как он принес клятву своему салтану, так салтану и решать, где казаку добыть славу или сложить голову. Но сегодня – иное дело. Прибыл новый касимовский салтан Саин-Булат, что вместо почившего Кайбуллы, сам вышел к казакам и объявил, что государь Иван велел ему с войском и с передовою дружиною идти на шведов к Орешку. Но одну полусотню казаков надобно выделить для охраны пушек, что повезут к Москве. Пойдут те пушки посуху до Новограда Великого, далее водным путем до Волока Ламского. Если есть добровольцы, пусть выходят.

Переглядываются казаки. Ясное дело, что придется охранять не только пушки. Тот же гонец сообщил, что пообещал нечестивый хан Девлет снова на Москву идти весной. И привести силу с собой еще большую, чем прежде. Уж кто-кто, а касимовцы знают силу крымского войска, и с ними вместе воевали, и против них.

Оглядывается Назар Беркузле, никто из ширинов руки не поднял, и карача Тохта глядит строго. Не дело ширинам с ширинами воевать. Да и остальные не торопятся.

Усмехнулся салтан касимовский Саин-Булат, он хоть и молод, а хитер. Даром что ногайского юрта.

– Помимо пушек в Москву надо отвезти полон. Мастеровых латинян.

Ну вот, это совсем другое дело! Полон вести – это завсегда прибыток. С полона каждый охранник имеет свою долю.

Казак Назар подумал-подумал, да и поднял руку. И дело не только в полонной доле. Хоть он давно бунчуковый улан, и карача Тохта его привечает, и казаки уважают за смелость, а все равно, не стать Назару своим в чужом юрте. Десятник – вот его предел, а был бы ширинского рода, давно бы сотником стал.

Глядя на Назара, тянут руки и другие казаки, большей частью кыпчаки. Набралась полная полусотня.

…Как только обоз пересек границу с ливонскими землями, так и кончилась дорога, остались лишь направления. И вокруг теперь не аккуратные ливонские усадьбы с домиками, полными амбарами и откормленной скотиной, а деревни с кривыми избами, вросшими в землю по узкие оконца. Не разберешь, изба или землянка. И ведут к тем деревням колеи с непересыхающими лужами.

Ужасны русские дороги! Летом, в сушь, еще терпимо, а как дождь или иное ненастье, так беда! Тащат государевы лошади большие бронзовые пушки на