И мужики начали показывать силушку да умение владеть и острием, и обушком. Инютин стоял подбоченясь, как станичный атаман на казачьем строевом смотре. Он оценивал каждый удар по валуну.

– Не трать силу на замах! – кричал на старшину плотогонов Ивана Кирдяшкина. – В штольне нет простору. Бить надо слегка, не сильно, но резко. И про угол удара не забывайте!

Иван Кирдяшкин еще дважды взмахнул молотом, и увесистый осколок откололся от камня под одобрительные возгласы собравшихся. Они вошли в азарт, и вскоре от валуна остались лишь мелкие камешки.

– Лучше рубите. Но поймите, на небе солнышко светит. Точку нашел – и бьешь. А там полумрак. Ни свечи, ни керосиновые лампы – не подмога. У свечи огонек мал, у лампы стекла бьются: чуть камешек отлетел – и готово. Берестяные факелы в самый раз! И глаза берегите от всякой дряни. В штольне чего только не бывает, – при случае наставлял Федор Кузьмич. – И не обессудьте, если сразу не выйдем на пласт. В нашем деле, как я уже говорил, – это не редкость! Горько бывает, когда промажешь. Ну, надо молить Бога, чтобы помогал пласт нащупать. Отвал будем вывозить по бергальскому настилу на одноколесных тачках. Тут придется тебе, – посмотрел на Степана Варфоломеевича, – его мостить и удлинять по мере проходки штольни.

– Я такого настилу ни разу не мостил. Покажешь? Доска-поларшинка заготовлена, крепь тоже. Пойдет на огнива, – озаботился Буторин.

– Мостить надо так, чтобы колесная тачка с породой или рудой ровно катилась по настилу без всяких подъемов и спусков. Тачку с горы не удержишь. Да и на гору взбираться – не мед. Покумекай, как сделать! – сказал Инютин.

На следующий день они поднялись по склону саженей на двадцать. Инютин впереди цепочки горнорабочих петлял между вытаявших валунов, обходил заросли ивняка, редколесье, то и дело скользя по осыпям. За ним молча пыхтели мужики, оставляя глубокие следы на подтаявшей земле. Штейгер легок, пушицей перелетает с кочки на кочку, с валуна на валун, не чувствуя усталости. А кряжистых, косая сажень в плечах, плотогонов и плотников не держат кочки. Валуны проседают в слякоти под тяжестью тел, а в вытаявшем пожухлом многотравье вода хлюпает под ногами и заливает вмятины. Инютин остановился у вешки.

– Здесь и будем бить первую, а вот там, – показал наискосок, – вторую. Видите, оплывина на то место наехала и метку унесла. Придется чистить часть склона.

– Да, скатилось колечко со правой руки! – пропел Буторин, глядя на студенистый плывун. – Тут грязи пудов шестьсот вперемешку с галькой, кустарником, сухостоем. Дня два лопатами ворочать, пока склон покажется. Может, уйдем чуть вбок, под вторую штольню, Федор Кузьмич?

– Погодь, Степан Варфоломеевич!

Инютин обошел плывун, остановился, изучил другой, сухой склон горы.

– Плывун еще движется. Думаю, он обойдет нижнюю вешку. А на верхней будем чистить. Надеюсь, осилим. Длина всего аршин десять. Не более!

Он посмотрел в бинокль на вершину горы:

– Слава богу! Она застыла! Надеюсь, в эту весну оплывин уж не будет!

Склон, где наметили проходку первой штольни, – сухой, с редкими карликовыми березками. От него начиналась медно-сланцевая площадка, расчищенная должниками-тунгусами. Федор Кузьмич глянул туда, где сквозь редколесье виднелись барак, балки, баня, дымящиеся чумы.

– А теперь, Степан Варфоломеевич, пройдемся вниз по склону и наметим наиболее удобные места для прокладки лежневки. А вы, ребята, нарубите вешек и выставляйте по моей указке, особо помечайте свороты.

Они шли с Буториным под уклон, петляя, обходя валуны, каменные выступы, наполненные талой водой неглубокие ямы.

– Дорога будет длиннее за счет своротов и зигзагов, Степан Варфоломеевич. Зато быстрее и легче катать тачки и с породой, и с рудой. Да и крепеж носить, – сказал Инютин и по вбитым кольям представил рисунок дороги. – От штольни до рудного балагана саженей пятьдесят лежневки. Достанется – откатчикам с тачками ходить! Но другого пути не вижу. Когда обживемся и рудник станет на ноги, тогда дорогу отсыплем.

Позади Инютина и Буторина слышались удары молотов. Это работные люди вгоняли колья в подтаявшую землю, строго следуя линии, прочерченной ногами щуплого штейгера.

– Кое-где придется засыпать болотца и ложбинки галькой. Ее полно на берегу Угольного ручья, – подсказал Буторин, как бы советуясь.

– А кое-где необходимо и невысокие заплоты ставить, чтобы по весне плывун на лежневку не наполз, – добавил Инютин. – Так что, мужики, – обратился он к горнорабочим, – начнем не со штолен, а с плывуна и настила.

Десять дней ушли на прокладку настила и расчистку плывуна. Лежневка поблескивала белой змеей среди одевающегося листьями ивняка и разнотравья. Каждое утро далеко разносился топот дружно поднимающихся по лежневке работных людей. Болин и Пальчин пытались приучить оленей к ходьбе по доскам с порожними нартами. Олени боялись грохота, идущего от лежневки, скользили, падали на передние ноги. Каюры на поводках тащили их по деревянной дороге. Но олени еле-еле переступали ногами. И Буторину, и Инютину закралось сомнение.

– Не подмога олени в этом деле. Зря животных губим, олень – не лошадь. Тут подковы нужны. Олень привык к мягкому бездорожью: к снегу, к подтаявшей земле. На лежневке копытами не за что зацепиться. Поэтому возить будем тачками.

– Так-то оно так. Больно поздно умишком раскинули, Федор Кузьмич! Леса жалко. Опять пилить придется.

– Не жалей, Степан Варфоломеевич! Лес пошел в дело. Любо глядеть на лежневку. Да и не только глядеть. Сам взвесь! Крепеж на горбу тащить или по косогору, через бугры, кусты, колдобины, или по ровной дороге. Да мужики тебе сто раз спасибо скажут. А стоек понадобится не пуд и не два, а сотни пудов. Теперь понял, мы не промахнулись. А олени без подков – не тягловая сила. Природа им не заложила силу, как лошадям. Копыта о дерево собьют в два счета.

– А Пальчин с Болиным какого рожна молчат? Не знают, что олени по настилу не пойдут? Может, сказать боятся? По-своему бормочут, а нам ни слова. Хвостов уж точно отходил бы хореем и тебя, и меня за оленей. А уж этим каюрам всыпал бы по самый капор, – огорчился Буторин. – Ладно, мы умнее и сильнее оленей! Справимся и с породой, и с рудой, лишь бы люди выдержали. Работа-то каторжная!

Плывун разбросали по склону. Кое-где он обсох под солнцем, застыл, превратившись в черные и коричневые комья. Рядом, с метками для штолен, сложили крепеж: боковины, нижние и верхние огнива. У штабелей по три тачки-одноколки. Здесь же ведро дегтя для смазки колес. У конца лежневки две лесины с легко вбитыми железными скобами для связки стоек, а справа – настилы с узкими навесами, где приготовлены кайла, кирки, ломы, молоты, бадейки. Все готово для проходки! Степан Буторин дал сегодня отдых. Мужики лежат на полатях, выходят на улицу покурить, говорят мало, поглядывают на пугающую гору. У каждого в душе не только тревога, но даже страх. Это у видавших виды мужиков! Страх за завтрашний день! Как он начнется для каждого в доселе невиданной работе? Молчат, о шутках забыли. Каждый думает, как встретит гора, когда они начнут кромсать ее загадочное и пугающее тело.