— Будешь, будешь. Но у тебя есть еще лет 15–20 на размышления… — подмигнув, Артур достал чемоданы и начал выгружать из шкафов пахнувшие иным воздухом вещи — воздухом шикарных просмотровых залов, шумных примерочных, озаряемых вспышками магния богемных тусовок — всем тем, что обыватель с придыханием зависти называет «от кутюр».

У Тони, действительно, было достаточно времени, чтобы поразмышлять. Целых полтора месяца бурных коротких встреч с Джони. У него — выборы, у нее — контракты. Они пересекались на несколько часов в гостиницах, во дворцах, на приемах и банкетах и, кажется, светское общество уже привыкло к тому, что лорд Астор появляется со своей очаровательной невестой. В одном из журналов даже было помещено огромное цветное фото, изображающее Виконтессу Рендолл, привставшую на цыпочки, чтобы чмокнуть в щечку свою высокую, ослепительно улыбающуюся будущую невестку. Здесь, конечно, до идиллии было очень далеко. Но мать Астора смирилась с выбором сына. Или, по крайней мере, делала вид, не желая нарушать скандалом его стремительное продвижение на политический Олимп. Она предъявила Джону единственное требование: он должен провести Рождественские праздники в семейном кругу, состоящем из скучнейших ископаемых — отпрысков обеих родственных линий Рэндолов и Асторов.

— Тем более, что твоя крошка должна быть, конечно, в кругу своих близких, — добавила она мягким, но не терпящим возражения тоном. Джони задумался. Его, не склонный к компромиссам, характер требовал единственное решение: он обручен и к семейному празднику должен привести невесту в свой дом. Кроме того, жизнь без Тони, вернее светская, не связанная с деловыми обязательствами ее часть, стала для него тягостной обузой. Астору хотелось, чтобы Тони настаивала на совместном Рождестве, дулась, просила, давая ему основание пойти на конфликт с матерью, но она неожиданно поддержала идею будущей свекрови:

— Прости, милый, боюсь, что мне придется провести Рождество дома. У родителей какие-то проблемы и мы давно не виделись… Астор, поскрипев чем-то в телефонной трубке, очевидно, скручиваемой гордыней, строго сказал:

— Новый год мы встретим вдвоем. Ты слышишь? Это не просьба, это приказ!

— Слушаюсь, Ваше высочество! Вряд ли мне когда-либо придется выполнять более приятные приказы. 30 декабря упаду в твои объятья прямо с неба! Присылай свою летучую букашку! Совсем скоро, в один гадкий, неудачный, не ладившийся с утра день, горничная принесла Тони в ванну телефонный аппарат. Она лежала в пышной пене с маслом лаванды, которое всегда добавлялось перед сном, в качестве успокоительного. Ей надо было хоть немножко расслабиться. Группа «Адруса» снимала новую коллекцию весенних костюмов в Вене и в ее окрестностях. Работать предполагалось на фоне слегка заснеженных лужаек, расплавленных весенним солнцем и украшенных желто-лиловыми стайками крокусов. Но солнца не было, накрапывал дождь и девушки зябли в автобусе в своих легких твидовых костюмах и «боварских» тонкосуконных жакетиках, пока ассистенты из баллонов прикрывали грязь пеной искусственного снега и спешно засаживали его искусственными цветничками. Отогреваясь в ванне после долгих съемок, Тони неохотно взяла телефон.

— Мадмуазель Браун? Несколько слов для братства «Кровавый закат» Каковы дальнейшие планы будущей леди Астор? — глумливый хриплый баритон Лиффи буквально дышал в ухо и Тони инстинктивно отстранила трубку.

— Что тебе надо, Клиф?

— Мне кажется, Лорду Джони было бы интересно узнать, где провела его избранница одну чудесную майскую ночь… Сколько «братьев» прошло тогда через тебя? Приятнейшие воспоминания, Инфинити… — он демонически захохотал и Тони содрогнувшись от ледяной жути, рванула до отказа кран горячая, исходящая паром струя, хлынула в ванну.

— Зачем ты преследуешь меня? Все кончено! — Тони подставила ладонь под обжигающую воду, чтобы подавить парализующий страх.

— Меня не бросают, детка. И тем более — не меняют на родовитых болванов. Бросаю я, а болванов сажаю в дерьмо… Надеюсь, ты поняла: мне нужны сообщений о расторжении помолвки. Бедному, истерзанному Лиффи необходимо немного свежей крови, — Мефистофельские всхлипы все еще звучали в ушах Тони, хотя ее пальцы, нажав рычаг, давно прервали связь.

6

1988 близился к концу. Кто же думал, встречая его год назад, — новенький, блестящий, словно только что сошедший с конвейера автомобиль, готовый умчать в беззаботное путешествие, что радостный, полный сил здоровячок превратится в траурный катафалк? Во всяком случае, для большинства тех, кто должен бы собраться в Рождество на острове Браунов этот год нельзя было назвать удачным.

В июне Дани Дюваль похоронил бабушку. Старая дама ушла благородно и красиво, как и жила, оставив внуку свое дело и отнюдь не нищенское, состояние. Ее дочь Мэри находилась в клинике для душевнобольных, все реже выходя оттуда — ее психический недуг неумолимо прогрессировал. В конце августа, в далеком, никому здесь неведомом Российском приволжском городе скончался на операционном столе славный «джигит» Леша Козловский, а вскоре — в осетинской станице — Серго Караевич, Дед, основоположник славной цирковой династии.

Затем последовала ноябрьская утрата, сразившая всех своей нелепостью: ушла из жизни простодушная, жизнерадостная Ванда, никому не причинявшая вреда, никому не мешавшая, здоровая и полная сил кокетка. Да еще как — в придорожном отеле с кинжалом в груди при обстоятельствах, обещавших, по всей видимости, остаться непроясненными. Даже труп молодого мужчины под ее балконом не был опознан. Никаких подлинных документов, кроме очевидных признаков национальной принадлежности, при нем не оказалось. Йохим узнал о гибели жены от Алисы и долго не мог поверить, что правильно понял ее слова. Он даже перешел на немецкий язык, но смысл не доходил. Смысла в том, что обрушилось на него, просто не было. Это уже позже, похоронив Ванду и пройдя через весь положенный ритуал прощания в состоянии крайней стрессовой заторможенности, Динстлер стал приходить в себя. Он словно заново обнаружив привычную обстановку своего кабинета, осенний сад за окном и спущенный, никому не нужный бассейн. Он боялся ходить по дому, натыкаясь поминутно на вещи Ванды. Вот ее сумочка, небрежно засунутая под диванную подушку, вот легонький веселый шарфик, продолжающий ждать свою хозяйку на привязи у спинки плетеного кресла, черные очки на журнале с заложенным между страниц высохшим каштановым листом. Йохим спал на диване в кабинете, он не предполагал, что когда-либо найдет в себе силы вернуться в спальню, где все шкафы, подушки, белье пахли Вандой — ее уютным, привычным присутствием.

Он часами сидел в полутемном кабинете заново прокручивая «фильм» их совместной жизни — от первой ночи на чердаке деревенского сарая — к долгому содружеству и партнерству. Вот что значит супруги — общие заботы, радости и беды. Кого же кроме их двоих могли еще так горячо трогать невероятная судьба Антонии, творческие муки