Этого ребенка. Своего сына.

Она жизнь отдаст, чтобы его спасти. Она пойдет на что угодно, лишь бы его уберечь. Даже если ради этого придется послушаться мать и перерезать последнюю тонкую нить, которая связывает ее с Аляской и Мэтью, перестать звонить в лечебницу. Что ж, она больше не будет туда звонить. При мысли об этом у нее разрывалось сердце, но иного выхода нет. Она же теперь мать.

Лени тихо плакала. Мама, наверно, услышала, догадалась, почему она плачет, и поняла, что слова не нужны. А может, все мамы плачут в такую минуту.

— Мэтью, — прошептала Лени и погладила его по бархатной щечке. — Мы будем называть тебя Эмджей. Твоего папу звали Мэтти, но я никогда его так не называла… он умеет водить самолет… он бы очень тебя любил…

— Не представляю, как жить после того, во что из-за меня превратились ее детство и юность, — сказала Кора.

— Столько лет прошло, — ответила ее мать. — Посмотри на нее. Она счастлива. К чему нам снова и снова об этом говорить?

Кора и рада была бы согласиться. Она твердила себе это каждый день. «Смотри, она счастлива». Порой даже была готова в это поверить. Но случались такие дни, как сегодня. Она сама не знала, из-за чего все вдруг менялось. Может, из-за погоды. Или старых привычек. Едкого страха, который коль уж поселился в человеке, то разъедает до костей и ни за что не отпустит.

Семь лет прошло с тех пор, как Кора увезла Лени с Аляски сюда, в город на берегу залива.

Кора видела, что Лени старается пустить корни в эту плодородную влажную почву и расцвести. Но в Сиэтле живут сотни тысяч людей; этот город никогда не заговорит неуклюжим языком первопоселенца, внятным душе Лени.

Кора закурила, вдохнула дым, задержала дыхание, и это привычное действие ее тут же успокоило. Выдохнула, задрала подбородок, уселась поудобнее на складном стуле. После ночи в палатке, в якобы походных условиях, у нее ныла поясница, из-за вечных простуд появилась одышка.

Лени стояла неподалеку на берегу реки. По одну руку от нее мальчик, по другую — старик. Ловким изящным движением она забросила удочку, леска задрожала, запрыгала в воздухе и плавно осела в тихую воду. Солнце заливало все золотом — и реку, и три такие разные фигурки, и окрестные деревья.

Набежала туча, и начался грибной дождь. В воздухе повисла морось.

Они приехали в Хох-Рейн-Форест, один из последних уцелевших уголков дикой природы в густонаселенной западной части штата Вашингтон. Они наведывались сюда при первой же возможности, ставили палатки в кемпингах с водой и электричеством. Здесь, вдали от суеты, они становились собой. Можно было не опасаться, что их увидят вместе, ничего не выдумывать, не врать. О семействе Олбрайт с Аляски давно уже позабыли, никто их не искал, но они все равно были настороже.

Лени говорила, что здесь, в чаще, где стволы деревьев толщиной с «фольксваген» и такие высокие, что за ними не видно упрямого солнца, ей дышится легко. Говорила, ей нужно научить сына тому, что умели его предки и чему невозможно научить среди асфальта и уличных фонарей. Тому, чему научил бы его отец.

В последние годы Корин отец полюбил рыбачить — а может, просто любил внучку и готов был на все, лишь бы порадовать Лени и Эмджея. Он отошел от дел и целыми днями сидел дома.

Поэтому они выбирались сюда очень часто, несмотря на то что здесь даже в разгар лета в девяти случаях из десяти шли дожди. Они ловили рыбу и жарили на ужин в чугунной сковородке на открытом огне. Поздно вечером у костра Лени читала наизусть стихи и рассказывала о тайге.

Для Лени это не было развлечением. Вовсе нет. Ей это было жизненно необходимо. Так она сбрасывала напряжение, копившееся всю неделю, когда она смешивалась с толпой на пространном кампусе Вашингтонского университета, когда по вечерам ходила на занятия по фотографии, когда продавала книги посетителям огромного книжного магазина «Шори» на Первой авеню, где подрабатывала в свободное время.

Лени приезжала сюда, чтобы заново найти себя на природе, воскресить в душе хотя бы крошечную частичку Аляски, связать сына с отцом, которого он не знал, показать ему жизнь, что принадлежала ему по праву рождения, но не на деле. Аляска, последний рубеж, край, который всегда был и будет для Лени домом. Ее малая родина.

— Слышишь, как он смеется, — сказала Коре ее мама.

Та кивнула. Что правда, то правда: даже сквозь шум припустившего дождя, барабанившего по нейлоновым палаткам, пластиковым капюшонам, широким, как блюдца, листьям, Кора слышала, как смеется внук.

Эмджей рос добрым и веселым. Легко заводил друзей, слушался старших и по-прежнему держал маму или бабушку за руку, когда та вела его в школу. Любил все то же, что и его ровесники: фигурки киногероев, мультики, фруктовое мороженое летом. Об отце по малолетству не спрашивал, но рано или поздно обязательно спросит. Взрослые это понимали. Знала Кора и то, что Эмджей не замечает грусти, спрятанной за улыбкой его мамы.

— Как думаешь, она меня когда-нибудь простит? — спросила Кора, глядя на Лени.

— Я тебя умоляю, Коралина. За что? За то, что ты спасла ей жизнь? Девочка тебя любит.

Кора глубоко затянулась сигаретой, выдохнула дым.

— Да я знаю, что она меня любит. Я ни разу ни на миг не усомнилась в том, что она меня любит. Но из-за меня она выросла в зоне военных действий. Из-за меня видела такое, что не надо видеть ребенку. Из-за меня боялась того, кто должен был ее любить, а потом я убила его у нее на глазах. А потом скрылась и вынудила ее жить под вымышленным именем. Будь я посильнее и посмелее, я бы, может, сумела изменить закон, как Ивонн Уонроу[72].

— На то, чтобы ее дело попало в Верховный суд, потребовалось несколько лет. А ты была на Аляске, не в Вашингтоне. Кто же мог предположить, что в конце концов закон признает право на самооборону за женщиной, которая подверглась домашнему насилию? Кстати, твой отец говорит, что этот закон до сих пор почти не работает. Забудь ты уже об этом. Она же забыла. Посмотри, как она учит сына рыбачить. Твоя дочь счастлива, Кора. Она счастлива. Она тебя простила. Пора тебе тоже простить себя.

— Ей нужно вернуться домой.

— Домой? Туда, где ни воды, ни электричества? К парню с повреждением мозга? Вернуться туда, где ее обвинят в том, что она покрывает убийцу? Теперь же появился какой-то новый анализ крови. Что-то с ДНК. Не глупи, Кора. — Мама обвила тонкой рукой Корины плечи. — Подумай о том, что вы здесь нашли. Лени получает образование, из нее выйдет замечательный фотограф. Ты работаешь в художественной галерее, и тебе там нравится. Дома у вас всегда тепло, и рядом близкие, на которых ты можешь положиться.

Да, дочь действительно простила то, что сделала с ней Кора, и прощение ее было таким же искренним и настоящим, как солнечный свет. Но Кора, как ни старалась, не сумела себя простить. Причем даже не за то, что убила мужа, — Кора знала, что в подобных обстоятельствах снова поступила бы так же.