Потом взглянула в другую сторону, отвлеклась на миг. И увидела мужчину, стоявшего у входа в парк.

Блондин.

Это он.

Он ее нашел.

Нет.

Лени вздохнула. Она уже несколько лет не звонила в лечебницу. Часто поднимала трубку, но номер так и не набирала. Как ни мала вероятность, что их найдут, рисковать нельзя.

Да и пока Лени звонила, ей все время отвечали про состояние Мэтью одно и то же: «Без изменений».

Она понимала, что он уже не оправится от травм, что парень, которого она любила, жил лишь в ее снах. Иногда он что-то шептал ей во сне, не каждую ночь, нечасто, но достаточно, чтобы ее поддержать. В ее снах он оставался улыбчивым парнем, который подарил ей фотоаппарат и доказал, что можно любить, ничего не боясь.

— Пойдем. — Бабушка взяла Лени за руку.

— Здесь прекрасно, — проговорила Лени. Ей показалось, что слова прозвучали как-то холодно. Официально. Но тут к ней подскочил Эмджей, захлопал в ладоши, пропищал смешно, как Микки-Маус: «Ух ты, мамочка!» — и Лени не удержалась от улыбки.

И темные границы снова отступили, исчезли, осталось лишь здесь и сейчас: солнечный день, праздник, семья. Жизнь полна стремительных перемен. Радость вернулась неожиданно, как солнце.

Лени была счастлива.

По-настоящему.

* * *

— Мамочка, расскажи про Аляску, — попросил Эмджей вечером, когда забрался в постель под одеяло.

Лени убрала тонкие светлые кудри со лба сына и в который раз подумала: до чего же он похож на отца.

— Тогда подвинься. — И улеглась рядом.

Эмджей положил голову ей на плечо. В комнате было темно, лишь на тумбочке возле кровати горел светильник из «Звездных войн». Сын, в отличие от Лени, рос на популярной культуре. Лени понимала, что как бы ни устал Эмджей после пикника в парке и сегодняшнего веселья, но без сказки не заснет.

— Девушка, которая любила Аляску…

Это была его любимая сказка. Лени придумала ее давно и годами добавляла в сюжет новые и новые подробности. В сказке говорилось о племени, которое обитало в бирюзовой ледяной воде аляскинского фьорда; много лет назад их дома затопило после сильного извержения вулкана Аку. Это племя, клан Ворона, отчаянно мечтало вернуться на берег, выйти на солнце, но старший сын клана Орла наложил заклятье, которое обрекало их на муки в ледяных водах фьорда до тех пор, пока заклинательница не вызовет их на сушу. Заклинательницу звали Катяак. Молчаливая сильная чужестранка с чистым сердцем.

Неделю за неделей Лени каждый вечер рассказывала сыну продолжение истории, пока он наконец не засыпал. Образ Катяак она почерпнула из мифов народов Аляски, которые читала в детстве, да и сам этот суровый, прекрасный край вдохновлял ее. Юки, парень, которого любила Катяак, — из племени, что обитало на земле, — звал ее с берега.

Лени прекрасно знала, с кого списаны двое влюбленных и почему история их так печальна.

— Катяак осмелилась вопреки воле богов доплыть до берега. Любовь к Юки наделила ее особой силой, иначе ничего бы у нее не получилось. Она гребла, гребла, наконец вынырнула из воды и подставила лицо солнцу. Юки бросился в ледяную воду, звал любимую. Она увидела его глаза — зеленые, как гладь залива, на берегу которого некогда обитало ее племя, — его волосы цвета солнца. «Кат, — крикнул он, — хватай меня за руку!»

Лени заметила, что Эмджей заснул. Наклонилась, поцеловала его и осторожно встала.

В одноэтажном домике было тихо. Мама, наверно, в гостиной, смотрит «Династию». Лени прошла по узкому коридору съемного жилища, стены были увешаны фотографиями Лени и рисунками Эмджея. Когда-то в этом тусклом, обшитом якобы деревянными панелями коридоре ее охватывала клаустрофобия, но это давно прошло.

Свой неукротимый дух она смиряла так же упорно, как некогда покоряла дебри Аляски. Она научилась ходить в толпе, жить за стенами, останавливаться на светофоре. Вместо орлов привыкла смотреть на дроздов, рыбу покупала в магазине свежих продуктов и платила деньги за новую одежду из сетевых универмагов. Научилась укладывать кондиционером и сушить феном волосы — аккуратную стрижку каскадом до плеч, научилась подбирать одежду в тон. Теперь она выщипывала брови, брила ноги и подмышки.

Камуфляж. Она научилась не выделяться.

Лени ушла к себе в комнату, включила свет. За все эти годы она здесь ничего не поменяла, не притащила декоративных безделушек. Не видела смысла. Комната была голая, заурядная, вся мебель куплена на дворовых распродажах. Пристрастия обитательницы выдавало лишь фотооборудование — объективы, фотоаппараты, ярко-желтые катушки с пленкой. Стопки фотографий, кипы фотоальбомов. Отдельный альбом с фотографиями Мэтью и Аляски. Остальные — с недавними работами. В углу, на комоде, — фотокарточка бабушки и дедушки Мэтью. «ЭТО МОГЛИ БЫТЬ МЫ С ТОБОЙ». Рядом — первая фотография Мэтью на «поляроид».

Лени открыла дверь, которая вела на маленькую, мощенную кедром веранду, что тянулась вдоль дома. На заднем дворе мама разбила большой огород. Лени вышла на веранду и села в одно из двух деревянных садовых кресел, которые остались от прежних владельцев. Над головой раскинулось бескрайнее небо в россыпи звезд. Их небольшой участок был окружен прочным кедровым забором. Издалека доносился запах первых летних барбекю, бренчали звонки детских велосипедов, на ночь велосипеды убирали. Лаяли собаки. Отрывисто каркала ворона, словно кого-то ругала.

Лени откинулась на спинку кресла, уставилась в небо, стараясь затеряться в его бесконечном просторе.

— Привет, — послышался мамин голос. — Можно к тебе?

— Конечно.

Мама уселась во второе кресло, придвинулась к дочери. За эти годы они полюбили вот так сидеть на узкой веранде, выходившей в какое-то измерение, которое не было ни прошлым, ни настоящим. Порой, особенно в это время года, здесь пахло розами.

— Как бы я хотела увидеть северное сияние, — призналась Лени.

— Я тоже.

Они смотрели в необъятное ночное небо. Обе молчали, разговаривать не хотелось. Лени понимала, что каждая думает о том, кого когда-то любила.

— Зато у нас есть Эмджей, — наконец проговорила мама.

Лени взяла ее за руку.

Эмджей. Их радость, их любовь, их единственное утешение.

Кора заболела воспалением легких. Что само по себе вовсе не удивительно. Она постоянно подхватывала все хвори, которые заводились в школе Эмджея.

Сейчас она, кипя раздражением, сидела в стерильной приемной. Ей не терпелось уйти.

Как долго пришлось ждать.

Нет, она, конечно, благодарна маминой знакомой-врачу, что та назначила все эти анализы, — на всякий случай, просто чтобы проверить, — но больше всего Коре хотелось получить наконец рецепт на антибиотики и уйти. Эмджей вот-вот вернется из школы.