Его пальцы вдруг до боли сдавили ее руку.

— Вы поощрили его? Пококетничали с ним?

— Чтобы я кокетничала с этим мужланом! — воскликнула Анжелика, вскакивая.

— Да я предпочла бы стать уродливой, как семь смертных грехов, если это могло бы избавить меня от такого мужлана, как Пон-Бриан… По-вашему, если какому-нибудь дураку взбредет в голову обхаживать женщину, то это всегда ее вина!.. А вы?.. Вы же догадывались, что Пон-Бриан обязательно будет изливать мне свою любовь, и нарочно ушли, вам хотелось знать, как я поведу себя, не намереваюсь ли я броситься на шею первому встречному, как, верно, вы полагаете, я делала это все пятнадцать лет… О, я ненавижу вас, вы совсем не доверяете мне!..

— И вы мне тоже, кажется. Ну при чем тут индианки?

Гнев Анжелики спал.

— Да, я подозреваю, что он сказал это, желая огорчить меня, отомстить за то, что я отвергла его.

— Он попытался вас обнять, поцеловать?

Тень скрывала от Анжелики лицо Жоффрея, но она догадывалась, что он весь во власти сомнений, и она ответила, как бы не придавая этому значения.

— Он проявил настойчивость, и я обошлась с ним несколько… круто. Потом он все понял и ушел.

Жоффрей де Пейрак тяжело дышал.

Пон-Бриан попытался поцеловать ее, теперь он уверен в этом! С грубостью солдафона он осквернил своими губами уста Анжелики!

Но ведь и сам он, ее муж, тоже виноват в этом. Хотя он ушел не умышленно, Анжелика несправедливо обвинила его, но все равно, разве он — пусть бессознательно — не играл с огнем в той ситуации, которая создалась с приходом этого Пон-Бриана? Пустить все на самотек, чтобы провести опыт! Но разве можно обращаться с сердцем и чувствами женщины, как с ретортами, перегонными кубами и мертвыми минералами? Да, верно, иногда в глубине души он сомневался в Анжелике. Теперь он поплатился за свое неверие.

— Это правда? — прошептала она жалобным голосом, так не свойственным ей.

— Это правда, что вы путаетесь с индианками?

— Нет, любовь моя, — с силой, серьезно ответил он. — К чему мне индианки, если у меня есть вы?..

Она коротко вздохнула, и, похоже, напряжение ее спало. А Жоффрей де Пейрак был не на шутку взбешен. Где мог ПонБриан подцепить такую низкую сплетню?.. О них говорят в Канаде? Кто говорит о них?.. Он склонился к Анжелике, чтобы снова обнять ее. Но хотя ее уже не терзала больше мысль о неверности мужа, досада на него все же осталась.

Она пыталась взять себя в руки, но она слишком устала за этот долгий день от изнуряющей душу боли, слишком много утратила надежд, чтобы суметь тотчас же стать самой собою.

Особенно потому, что на нее нахлынуло столько воспоминаний, всплыло перед ее мысленным взором столько отталкивающих лиц… И среди них лицо Монтадура, которого напомнил ей Пон-Бриан… Монтадур… Вот она и вспомнила вдруг имя рыжего негодяя… Монтадур… Монтадур… И когда муж захотел снова обнять ее, она вся сжалась.

Жоффрей де Пейрак вдруг ощутил желание придушить Пон-Бриана, а заодно с ним всю военную братию, да и вообще весь мужской род. То, что произошло, — это не просто случайный эпизод, как он считал раньше, который не оставит глубокой раны в душе искушенной жизнью женщины.

История с Пон-Брианом разбередила в ее душе едва зарубцевавшиеся раны. И сейчас они переживали одно из тех коротких мгновений, когда мужчина и женщина сталкиваются лицом к лицу в своего рода ожесточенной и непримиримой ненависти, ощетинившиеся друг против друга в яростном протесте: она не желала быть покорной ему, он жаждал победить ее, вернуть ее себе, ибо, если они не смогут сегодня слиться воедино, Анжелика с ее переменчивым, немного скрытным характером еще больше отдалится от него, и тогда он потеряет ее.

Он чувствует, как чуткие руки жены судорожно упираются в его плечи, отталкивают его, но он только крепче стискивает ее, не в силах отпустить, оторваться от нее. И хотя мысли Анжелики блуждают где-то вдали от него, в бесплодном одиночестве, тело ее совсем рядом с его губами, и Жоффрей не может отказаться от ее влекущей красоты, даже если она вся сжимается под его поцелуями, даже если этот ее отказ раздражает его и в то же время разжигает в нем еще более страстное желание.

Это роскошное тело, созданное для наслаждения, ничего не утратило за пятнадцать лет их разлуки, и Жоффрей с удивлением и радостью вновь нашел в ней то необычное, восхитительное восприятие любви, которое потрясло его, когда их любовь еще только зарождалась.

В ту ночь в океане, когда он понял это, он уже знал, что снова станет ее рабом, как прежде, как другие, потому что ею нельзя пресытиться, ее нельзя забыть.

Но если тело ее осталось прежним, то душа стала иной — в ней поселилась боль. И де Пейрак проклинал жизнь, которая ее придавила, и все то, что всплывает в ее памяти, разделяя их иногда непреодолимой стеной. Эти мысли молнией промелькнули в его сознании, в то время как он, всем своим существом стремившийся к ней в страстном порыве обладать ею, пытался привлечь ее к себе, подчинить своей власти. Никогда еще он не чувствовал так ревниво, так яростно, что она его и что ни за что на свете он не может отказаться от нее, отдать ее другим, предоставить ее самой себе, ее думам, ее воспоминаниям.

Ему пришлось взять ее почти силой.

Но когда он добился своего, его ярость и его неистовая сила утихли. Ведь совсем не ради удовлетворения своего желания он в этот вечер несколько сурово воспользовался своими супружескими правами. В этом было единственное спасение — увести ее с собой в страну Цитеру, и, когда они возвратятся оттуда, мрачные тени рассеются. Нет более волшебного лекарства против ожесточения, сомнений и горестных мыслей, чем небольшое путешествие вдвоем на остров любви.

Но он умел ждать. Он не хотел с эгоистической поспешностью отправляться в путь в бурю.

Один брахман — он познакомился с ним в Восточной Индии во время своих странствий по этим землям, где любви обучают в храмах, — научил его двум добродетелям, которыми должен обладать идеальный любовник, — терпению и самообладанию, — ибо женщины в любви медлительны. Да, влюбленный мужчина вынужден иногда поступиться своими желаниями, но разве он не бывает сторицей вознагражден восхитительным пробуждением безучастного тела?

Когда Жоффрей почувствовал, что она немного пришла в себя, уже не так задыхается и дрожит, что она постепенно возвращается в этот мир, он начал нежно возбуждать в ней желание. Он слышал, как у его груди гулко и неровно бьется ее сердце, словно у маленького обезумевшего зверька. И он время от времени ласково касался ее прохладных губ легким, успокаивающим поцелуем. Но, несмотря на то, что страсть буквально пронизывала его, заставляя дрожь судорогой пробегать по его спине, он не давал ей одолеть себя.

Никогда, никогда больше он не согласится оставить ее одну на дороге жизни. Она его жена, его дитя, кусочек его души и тела.

А Анжелика в муках сердца, где горько бились гнев и злоба, которые она не могла побороть, начала наконец осознавать, что это он, Жоффрей, склонился над ней, пытаясь разгадать ее печаль. Его близость была блаженством, облегчающим бальзамом, разливавшим свою сладость по всему ее телу вплоть до самых потаенных его уголков. И, горя искушением предаться этому блаженству, она заставляла замолчать возмущенные голоса своего разума, которые мешали ей наслаждаться им. Но едва она добивалась этого, как они снова начинали вопить в ней, повергая ее в пучину сомнений.