Волк тщательно обыскал Мотьку и нашел сережки.

– Ну, гадюка!! – В его голосе было столько ненависти, что Круглов удивленно обернулся.

– Не я это, не я! – повторил Босой, едва не срываясь на плач. – Дали мне это!

Волков запихал его в ПМГ, не в камеру для задержанных, а на заднее сиденье. И сам сел рядом.

– Поехали, – приказал он Круглову. – Давай на Лысую гору. Там я гаденыша и закопаю.

Потом повернулся к задержанному.

– Кто дал?! – Голос старшего лейтенанта был страшен.

– Басмач, – тут же ответил тот.

– Кто такой? Где найти?

– Да на базаре, его все знают, узбек или таджик – глаза косые…

– За что дал?

– Я ничего не знаю, ничего… – голос Сапогова снова сорвался. – Позвал только!..

– Когда, куда позвал?

Вдруг Волк заметил, что Сапогов уже отдышался, незаметно начал успокаиваться. Он тут же понял: упустит еще минуту – и все, больше он ничего не узнает. Поэтому он без замаха ударил его пудовым кулаком в грудь, так, что хрустнули кости.

– А-а! – завопил тот. – Ты чего, чего, убьешь!

– Куда ты ее позвал?

– В тюремный скверик, после работы… Зуб даю, больше ничего не знаю!

Похоже, больше он действительно ничего не знал.

– Давай в отдел, – приказал Волков, и Круглое невозмутимо изменил маршрут.

* * *

Мотька мог считать, что ему все-таки еще повезло. Могло быть хуже, выложи он под протокол то, что наболтал с перепугу этому татуированному менту. Пока оформляли бумаги, пока сидел в «аквариуме», пока переводили в ИВС, Мотька успел все хорошо обдумать.

Главная ошибка, конечно, что он назвал Басмача. О проклятых побрякушках, которые так и не удавалось сбыть залетному барыге и которые он, как последний придурок, сегодня понес все-таки продавать Пауку, можно было выдумать что угодно. В протокол он сказал, что вытащил их у кого-то из кармана! Значит, Басмач тут ни при чем. А лучше сказать, что нашел. Да, на следующем допросе скажет именно так. На базаре в толпе что угодно можно потерять и что угодно найти.

Обо всем остальном – что вызвал Нинку на стрелку, что его просил об этом Басмач – лучше вообще забыть навсегда. В протоколе он вместо «Басмач» уже говорил «Узбек»: якобы это барыга, которому он хотел двинуть золото. Допрашивать еще много раз будут, каждый раз показания можно менять, они вконец запутаются.

Мотька повеселел: действительно, чего переживать? Все равно ему так и так светила когда-нибудь ходка1 за карманные кражи, оно и для авторитета хорошо… А если не выдаст старших, те это не забудут. Обещал же Басмач поддержать его за решеткой… А может, вообще удастся выкрутиться!

Даже мрачный изолятор временного содержания Мотьку не слишком напугал. Что с того, что на окне «намордник», что твердые нары и постель не положена? Главное дело, он теперь знает, как надо отвечать на вопросы, которые задаст ему следователь.

Сначала он был в камере один. Еще удивился: не заскучать бы тут – Мотька был парень общительный. Но вскоре появился сокамерник, и, увидев его, Босой вовсе не обрадовался.

Грушевидная морда, ножевой шрам на щеке, гора мускулов, глаза, как у удава. Вылитый палач! Сердце у Мотьки екнуло. А вдруг Басмач прознал про его длинный язык? Этот кат задавит вмиг и глазом не моргнет…

Но удавливать Мотьку пока никто не собирался. Амбал не стал резину тянуть, сразу взял быка за рога.

– Вот чего, – он шмыгнул носом, – тебе велено передать: говорить будешь не чего в голову взбредет, а чего надо по делу.

– Я ж ничего… Я разве против? – привычно забормотал Мотька. – А по делу

– это что?

– По делу, значит – ты сам видел, как телку мочили.

– К-как это?

В горле у Мотьки пересохло – ничего себе заход!

– Да так и видел – рядом стоял. Тебя мужики заставили на пустырь возле Богатяновского спуска ее выманить, как соседа, значит. Ты и выманил. Она кого-то кинула, рога наставила или еще что, – ты этого не знаешь. Ее там встретили, в машину посадили, вроде поговорить, и ты сел, потому что деньги свои получить хотел. Вывезли на Лысую гору, а там начались разборки, базары гнилые, крики… Короче, мужики ее и трахнули вдвоем. Ты в подробностях это дело не видал, отошел в сторонку, потому как они сказали, что тебе все равно не светит. Потом они, видно, и замочили ее. А тебе колечко с серьгами кинули – за услугу. Просек?

– Пр-р… – Мотька не мог выговорить ни слова.

– Чего мычишь? Непонятно, что ли?

– Да чего уж тут непонятного… – пробормотал он наконец. – Да ведь мне за это что ж?.. За это ж мне… Это мокруха, статья подрасстрельная…

– Много не дадут, – спокойно объяснил амбал. – Ты по первому разу попался, дел за тобой никаких нету. Сам не трахал, не мочил. Значит, соучастие и все. Так что дело плевое, не ссы. А на зоне тебя люди не забудут, это Басмач обещал. Если послушный будешь, конечно.

Мотька молчал. Он уже понял, что сопротивляться бесполезно: руки у Басмача длинные, везде достанут. И он лихорадочно соображал, какую выгоду может извлечь из всего этого. Хотя – какая уж тут выгода…

– А кто ж там был – ну, замочил ее кто? – вдруг сообразил он. – На кого показать? Я ж их знать должен! Если объяснять, что ни с того ни с сего выманил Нинку к незнакомым людям – фуфло получится. Навряд ли этому менты поверят.

– Покажешь на Кривого и Кожана. Скажешь, на базаре подошли, пригрозили. Вот и позвал.

Кривой и Кожан были людьми Басмача, притом из самых приближенных. Ничего себе – если уж ими решил пожертвовать Басмач, на что остается надеяться ему, Мотьке!

– Да ты не сомневайся, – ухмыльнулся амбал. – Они и наработали, хоть и правда сперму проверяй.

– Выходит, хана им теперь?

– Почему? Да пусть поймают сначала! Они уже далеко, руки коротки у ментов их достать. На Кавказ они ушли, понял? Басмач послал, важные дела делать. А чтоб вернее было – пусть знают, что тут им делать нечего…

Мотька похолодел. Вот как, значит. Вот как Басмач подстраховывается, держит своих на коротком поводке. Он вдруг понял: да для чего-нибудь подобного он сам и нужен был Басмачу – как винтик в хорошо отлаженном механизме. И не даст он ему из этого механизма выпасть, живо вкрутит на место.

– Понял? – повторил амбал.

Мотька покорно кивнул:

– Тебя завтра на тюрьму повезут. А я к Басмачу вернусь и все обскажу, какой ты пацан правильный.

Босой вытаращил глаза:

– Как вернешься?

Амбал усмехнулся и похлопал его по плечу, чуть не выбив руку из сустава:

– Да очень просто. Терпила меня сегодня опознал, а завтра скажет, что ошибся. И алиби у меня к тому ж. Придется выпускать, куда мусорам деваться? А пока можем в очко на пальцах поиграть. Умеешь?