Монту, без сомнения, был прав. Однако Оливье не успокоился. Матье стал слишком непредсказуемым, чтобы можно было успокоиться. В эту минуту к нему подошел Реми. Оливье поделился с ним своими мыслями. Потрясенный молодой человек согласился с его мнением:

— Мой отец по-прежнему отлично соображает в том, что касается его ремесла. Но, когда речь заходит о короле, он совершенно теряет разум. Надо его найти. Одному Богу ведомо, что он способен совершить, если его предоставить самому себе!

— Согласен! Пора отправляться!

— Если вы предложите мне чем-нибудь подкрепиться, я с удовольствием пойду с вами, — проговорил Монту с приветливой улыбкой. — По правде говоря... я покинул Париж навсегда.

Лишь тогда под плащом у бывшего тамплиера Оливье заметил лук, которым тот пользовался с таким устрашающим умением.

— Что случилось?

— Захотелось посмотреть страну. Для здоровья полезно размяться.

По тому, как Монту оскалился при этих словах, Куртене понял, что больше тот ничего не скажет и что, должно быть, у него была веская причина для столь внезапного желания подышать деревенским воздухом. И так как Реми смотрел на пришельца с подозрением, Оливье поспешил добавить:

— Со времени Нельской башни я знаю, какой вы надежный боевой товарищ! Беру вас с собой... с радостью!

Пока он сопровождал Монту на постоялый двор, Реми пошел к каноникам просить лошадей, чтобы как можно быстрее отправиться в Фонтенбло, которое располагалось примерно в восьми лье отсюда. И ради этого он решился на бессовестную ложь: сказал им, что его отец в течение нескольких дней страдает ужасными головными болями. Чтобы излечиться, он отправился в Мелен — помолиться Святому Аспе, целителю, об облегчении своих страданий. Однако он долго не возвращался, и Реми, беспокоясь, хотел отправиться искать его вместе с двумя товарищами, но пешком это путешествие заняло бы слишком много времени. Серьезно беспокоясь за человека, талант которого трудно было переоценить, капитул выделил трех крепких мулов, при виде которых Монту изрядно развеселился:

— Верхом на этих мулах нас примут за епископов! — загоготал он, влезая на одного из них.

Это было не так-то просто, потому, наверное, что животное не понимало шуток.

Глядя на эти упражнения в верховой езде, Оливье высказал мысль, что было бы, пожалуй, лучше нанять лошадей из тех, что тащат баржи по реке, но Реми возразил, что они привыкли ходить шагом и, должно быть, практически невозможно заставить их пуститься в галоп. Оливье пришлось согласиться. Тяжко вздохнув, он подумал, что отдал бы все то немногое, что у него осталось, лишь бы почувствовать меж ног мощные и нервные бока боевого коня.

Мулы тоже не пустились в галоп, но, по крайней мере, удалось заставить их двигаться спорой рысью, и через два часа с небольшим трое мужчин прибыли на место.

Расположившись на поляне густого леса под названием Бьер, Фонтенбло представляло собой деревушку, сгруппировавшуюся вокруг часовни Сен-Сатюрнен. Она относилась к владению, еще век назад бывшему простым охотничьим домиком, который Людовик Святой превратил в замок средних размеров.

С высоты башен родного дома Филиппа Красивого, расположенного рядом с приходской церковью Сен-Пьер в деревне Авон, открывался великолепный вид на излучины Сены, на ее берега, покрытые зарослями, густо зеленеющими в ясные летние дни, наполненными пением птиц и едва различимыми звуками многочисленных лесных животных. Сейчас листья густо устилали землю, деревья стояли обнаженные, но это место по-прежнему излучало глубокое спокойствие, что благотворно подействовало на трех путников.

Они нашли приют на постоялом дворе рядом с Сеной. Хозяйкой оказалась здоровая белобрысая женщина, высокий рост и мускулистые руки которой внушали уважение не меньшее, чем твердый взгляд и квадратная челюсть с крепкими белыми зубами. К тому же, дом ее был хотя и скромным, но аккуратным. Трактирщица отличалась чистоплотностью и разговорчивостью, с первого взгляда определяя, с кем имеет дело. Троим приятелям не составило труда узнать от нее — звали ее Николь, — что Матье действительно останавливался у нее, но уже давно покинул этот приют.

— Пожилой человек, очень вежливый и обходительный, — доверчиво сообщила она, — но не думаю, что у него все в порядке с головой. Он пришел сюда, уверенный, что наш сир король находится в замке. Напрасно мы его уверяли, что короля там нет и неизвестно, приедет ли он вообще, как это делал обычно каждый год, ведь уже поздняя осень. Он не хотел верить и даже утверждал, что король вот-вот приедет, бродил вокруг замка, как больной полк, и охранники уже начинали косо на него посматривать.

— Но почему? — спросил Оливье. — Он ведь никому не причинил зла?

— Нет, но он задавал все время один и тот же вопрос, и это стало надоедать. Если он ваш родственник, то вам стоило бы увести его отсюда! Хотя это меня не касается.

— Мы как раз его и разыскиваем, — произнес Реми. — Где он сейчас?

Николь указала головой на дверь:

— Я же вам сказала, что здесь его нет.

Им не пришлось далеко искать мэтра. Матье сидел на бугорке напротив подъемного моста. Между ног у него стояла тяжелая палка, которую он, должно быть, обстругал для себя, чтобы было удобнее идти. Он не слышал, как трое друзей подошли, и Реми окликнул его:

— Отец, вам не следует оставаться здесь!

Матье повернул голову, и у молодого человека сжалось сердце, — так резко и за такое короткое время изменилось родное лицо. Лев перестал быть величественным и стал диким и беспокойным. Не понравился Реми и странный блеск в отцовских глазах. Тем не менее Матье узнал сына:

— И все-таки я останусь. Я жду дьявола по имени Филипп!

— Он не приедет, отец. Он во дворце Сите.

— Кто тебе сказал?

— Тот, кто видел его там.

— Он ошибся. Один священник недалеко отсюда узнал его... и я знаю, почему он задерживается!

— Этот священник ошибся. Это был не Филипп, а его брат монсеньор д'Эвре, который на него очень похож. Уверяю вас, отец, король в Париже и не будет охотиться в этих лесах нынешней осенью. Он... болен!

Реми намеренно сделал паузу перед последним словом и выделил его голосом, чтобы оно достигло помутненного сознания отца. И ему это удалось.

— Болен? Чем?

— Не знаю, но точно известно, что он охотился в Пон-Сен-Максансе, на Уазе, что он упал и что его, положили на баржу и доставили в Париж. Вы видите, отец, что Господь теперь занялся им, как раньше — Папой и Ногаре!

— Да? Ты думаешь?

— Я верю в это всем сердцем. Король умрет, и кошмар закончится. Вы вернетесь к вашим великим творениям, и они станут лучшей молитвой Богу, нежели убийство. Пойдемте, скоро наступит ночь. Холодно, вам нужно согреться. Завтра мы вернемся домой.

Реми говорил так убедительно, что Матье поднялся, взял сына под руку и, опираясь на палку, вышел с ним на дорожку, ведущую к постоялому двору, куда, видя, что все в порядке, уже ушли Оливье и Монту.