– Странно, – сказал Боброк. – Дверки уж очень засуетились.

– Из-за меня? – спросила Яра.

– Нет, похоже, из-за него!

Яра тревожно посмотрела на малыша:

– Какую опасность для них может представлять ребенок, который даже ползать не научился?

– Просто так они бы не паниковали. Эльбы и хотят, чтобы он туда вошел, и опасаются. Ну, словно дошкольника отправляют отнести поднос с грязной посудой. Может, дойдет, а может, грохнется и все разобьет. И вот взрослые сидят, замерев, и не дыша смотрят, как ребенок тащит этот поднос с кучей тарелок и пирамидой стаканов.

– И разобьем! – сказала Яра упрямо.

– Да разбить-то дело нехитрое. Только посуда-то столовская, платить заставят, – заметил Сухан.

Кавалерия ходила по подвалу и светила себе под ноги фонарем.

– Что-то ищете? – спросил ее Долбушин.

Он стоял и смотрел на Кавалерию. Речь его звучала растянуто. Казалось, глава форта забывал слова. Точнее, значение слов еще жило в нем и он его ощущал, видел мысль, представлял образ… а вот сами слова… Их Долбушин еле нашаривал.

Выглядел глава форта хуже, чем раньше, хотя выглядеть хуже, казалось, было невозможно. Бледный, обезвоженный, не слишком ориентирующийся в пространстве – но глаза маниакально-упрямые, как у Родиона во время его дальних забегов.

– Когда я уносила огонек, мне показалось, на полу что-то блеснуло, – сказала Кавалерия, заметив, что Долбушин ждет от нее ответа.

– Я тоже… видел… я стоял рядом… – отозвался Долбушин. – Вот! – Он наклонился и, подняв кристалл кварца, протянул его Кавалерии.

Кристалл был тяжелее, чем можно было ожидать при его размерах, но все же это был именно кварц – в определении пород Кавалерия не ошибалась. У кварца было синеватое вкрапление. Здесь некогда был вплавлен маленький камешек, ныне отсутствующий.

Кавалерия куснула себя за мизинец – так, чтобы выступила капелька крови, – и осторожно погрузила мизинец в выбоину камня. Это был старый шныровский способ узнавать прошлое камня, в котором когда-то была закладка. А то, что этот камень был с богатым прошлым, она ощутила сразу.

Отойдя в сторону, чтобы никто с ней не разговаривал и не мешал, Кавалерия несколько минут простояла с закрытыми глазами, выслушивая историю, которую камень рассказывал ей на горном языке, в котором столетие было как один удар каменного сердца, а тысяча лет – как одно крошечное движение. Поэтому, конечно, прямого разговора с кварцем получиться не могло. Зато узнать кое-что Кавалерия смогла: камень запоминал все яркие, произошедшие с ним события. Как сто тысяч лет назад в него ударила молния, как шестнадцать тысяч лет назад он слегка треснул, не ведая, что это произошло от рождения в нем закладки, семя которой было посажено молнией, и как совсем недавно – всего миг назад по каменному времени – его коснулась человеческая рука и закладка выпорхнула из него как птица из распахнутой клетки. Кварцу все еще было больно и обидно. Он плакал мелким, как песок, каменным крошевом. Ведь вместе с закладкой у него отняли и душу.

– Кто-то уже проходил здесь! – сообщила Кавалерия. – Совсем недавно. До нас.

– Тилль, – не то спросил, не то утвердительно сказал Долбушин. – Раздобыл где-то закладку с подходящим даром. Может, у шныров отнял когда-то. Без закладки Тилль не прошел бы все этажи…

– А растворенный?

– Растворенный растворенным, но и закладка не помешает. Я Тилля знаю.

К ним подошла Яра. Настроение у нее стремительно портилось. Опять наплывали тревожные мысли. Она начала понимать про Ула всякие грустные вещи. Он бросит ее с сыном где-нибудь там, потому что давно не любит. Ему на них наплевать. Как-то ночью она попросила его переодеть ребенка, а он так заскрипел на нее зубами… Кавалерия, как-то угадав мысли Яры на ее лице, поймала ее за локоть и, показывая на стены, прошептала:

– Не раздувай!

– Чего «не раздувай»?

– Не знаю, что ты раздуваешь, но не раздувай. Водоросли опять отрастают. Почувствовали, что огня больше нет. Надо поскорее уходить отсюда.

Стены подвала зеленели, сгущались, оживали. И вместе с ними оживали подозрения. Долбушин вновь начал омрачаться своими «если», Боброк и Сухан косились друг на друга все более враждебно.

И тут Яра увидела это. Оно передвигалось по полу короткими шаткими рывками, переставляя крошечные ломкие лапки. Первой мыслью Яры было, что это крупный паук. Она отскочила, подавив визг, но потом вгляделась… Нет, не паук! По выщербленному бетонному полу брело крошечное деревце. Оно деловито огибало препятствия, перебиралось через выбоины, а в спорных случаях, когда можно было и обогнуть, и перешагнуть, на короткое время останавливалось и размышляло. Деревце ступало на корнях, которые поочередно переставляло, как насекомое переставляет лапки. Были у него корни опорные, относительно толстые и крепкие, и существовал еще один корень, тонкий, длинный, которым оно прощупывало пространство вокруг. Если отыскивало капельку влаги, то подходило и втягивало ее в себя.

Что-то было в этом деревце такое, что сразу изымало его из мертвого мира эльбов. Живое, не сомневающееся, счастливое. Вонь болота ему не вредила. Деревце не принимало враждебных мыслей, а спокойно впитывало капельки воды, натекавшей с потолка.

Яра, наклонившись и придерживая спинку Ильи, осторожно кралась за деревцем. Деревце не боялось ее, не оборачивалось…

«Я брежу! Как оно обернется? У него ни головы, ни глаз! Вот уж антропоморфизм! Все равно что сказать «дождик заплакал» или «солнышко улыбнулось»!» – одернула себя Яра.

Вскоре стало ясно, что деревце движется не хаотично, а направляется к той меняющейся двери.

– Оно из Межгрядья! – сказала Яра, дрожа. – Понимаете, что это значит?

– Что отсюда можно напрямую попасть туда! – ответила Кавалерия.

– Во всяком случае, дереву, – трезво заметил Долбушин, предпочитающий фиксировать лишь доказанные факты.

Деревце продолжало уверенно продвигаться к двери. Оно не замедлялось, не сомневалось, не боялось, не удивлялось – все это не про деревья. Оно просто направлялось куда ему было надо.

– Пойдем за ним! Быстрее! Ул, где ты? – торопливо крикнула Яра, и сразу у нее исчезли все сомнения. Да и колебаться было некогда. Деревце отделяли от стены считаные метры.

– А если оно ошибется? – спросила Кавалерия.

– Нет, – Яра вгляделась в решительные перемещения деревца. – Это люди ошибаются. В подвале нет света. Значит, за светом – туда, за водой – сюда. Думаю, оно часто здесь шмыгает.

Ул уже стоял у стены, рассматривая меняющиеся двери, и, шевеля губами, что-то подсчитывал.

– У нас примерно две секунды на проход. Иногда даже меньше. Надо сразу, рывком!

Деревце добралось до стены и остановилось, почти касаясь ее. Его тонкий исследующий корень замер в воздухе. Едва появлялась очередная дверь, как оно просовывало внутрь корень и спустя мгновение отдергивало его. И всякий раз кончик корня оказывался или закопчен, или срезан словно бритвой. Это означало, что за дверью дерева не ждут и настаивать не стоит. Каждая ошибка стоила дереву примерно полсантиметра корня, но его это не смущало.