собак его упряжки). Истинная причина столь необычного поведения Джефа выяснилась, когда он подъехал к нам: у него возникли проблемы с креплениями. Надо сказать, что Джефу вообще не везло с креплениями. То ли он не контролировал усилий своих ног, тренированных многочисленными пробежками в далеком туманно-дождливом Кесвике, то ли маклакам его было тесно в пластмассовых тисках, то ли во всем была виновата техника скольжения (хотя вряд ли это могло быть причиной частых поломок его креплений, так как у меня, например, обладавшего заведомо худшей техникой, крепления жили гораздо дольше) – неизвестно, но Джеф был вынужден менять свои крепления чуть ли ни каждую неделю. На этот раз сами крепления были целыми, но зато треснула грузовая площадка лыж в местах, где были ввинчены фиксирующие крепления шурупы. Требовалась замена лыж, а точнее – одной из них. Вот тут все и вспомнили про запасную пару, которую мы тащили с самого старта. Вспомнить-то вспомнили и даже посмотрели на предводителя, на нартах которого размещался резерв Ставки в виде новенькой пары «Rossignol». Предводитель молча потупил взор, и мы увидели, что новенький «Rossignol» прекрасно гармонирует по цветовой гамме и изяществу линий с лимонно-желтыми «Salomon». Идея предводителя была ясна и понятна всем, за исключением, может быть, только Джефа. Две пары лыж с креплениями для плохой и хорошей погоды! Что может быть лучше для любого уважающего себя лыжника?! Смена лыж осуществляется в течение нескольких минут, и никакой возни со сменой креплений. Красота! Но суровые условия экспедиции требовали жертв, и они были не без некоторых колебаний принесены предводителем. Джеф получил Уилловы «Rossignol», и экспедиция продолжилась. Отныне у предводителя была только одна надежда на необратимость набирающего силу процесса весеннего наступления, а у Джефа – на стойкость полученных им по наследству лыж.

Я вышел на старт второго этапа сегодняшней гонки в 14 часов с совершенно четкой внутренней установкой. «Сегодня мы должны пройти 30 миль!» – неотступно крутилось в моей голове, и я инстинктивно подчинил себя этой неизвестно откуда взявшейся идее. При хорошем скольжении и отсутствии ветра мне не составило значительных трудов уйти в отрыв, причем если поначалу поверхность ледника была относительно ровной и я мог наблюдать идущие следом упряжки, то часа через два рельеф изменился, стал более всхолмленным, вследствие чего мои «преследователи» стали периодически пропадать из поля зрения, скрываемые очередным ледяным гребнем. Я не придавал этому особого значения: видимость была хорошей, мой след отчетливо просматривался на значительном протяжении, так что оснований для беспокойства не было. Тем не менее когда я остановился часов в семнадцать – обычное время для контрольной остановки и оценки ситуации, – то не обнаружил никаких признаков упряжек во всем обозримом пространстве позади себя… Я продолжил движение, значительно снизив темп. В 17.30 картина была той же: белая, безмолвная, лишенная жизни пустыня и я посередине один-одинешенек с начинающими подмерзать от вынужденного безделья руками.

В 18 часов – время нашей обычной остановки – я поднялся на вершину очередного ледяного купола, откуда надеялся хоть кого-нибудь увидеть. Мне уже начинало становиться как-то не по себе: что если погода вдруг испортится и след мой заметет? Что я буду делать – геройский лыжник-одиночка и бесспорный лидер сезона по лыжным гонкам налегке – один, без друзей, палатки, примуса, пеммикана?! Действительно, что?! Я уже начал подумывать о том, чтобы развернуть лыжи. Черт с ними, с этими 30 милями! Но в это время на самой кромке ледника появились черные точки упряжек. Они были настолько далеко, что я не различал отдельно ни собак, ни лыжников – просто три черные точки. Я никак не ожидал, что расстояние между нами может быть таким огромным. Вскоре упряжки вновь скрылись из глаз, но я был спокоен, так как знал, что вскоре они появятся на следующем подъеме, которых, судя по всему, между нами было еще предостаточно. Однако в 18.30, когда дистанция между нами сократилась и уже можно было различить собак, я заметил, что они остановились. «Лагерь», – подумал я и поехал по своему следу обратно, горько сожалея о потерянном расстоянии.

Понимая состояние моих товарищей по команде после столь продолжительного перехода, их возможные и вполне объяснимые усталость и раздражительность, я постарался как можно незаметнее приблизиться к лагерю, уже особо не рассчитывая на похвалы за сегодняшние рекордные мили. Увы, мне этого не удалось. Я явно недооценил ситуацию. Не успел я приблизиться к ребятам на расстояние вытянутой лыжной палки, как подвергся неожиданному и стремительному нападению Этьенна. Эта самая злополучная лыжная палка превратилась в его руках в бьющую без промаха мушкетерскую шпагу. Не успев принять адекватные меры, я получил несколько весьма ощутимых ударов по спине и чуть ниже. «Виктор! – Этьенн почти кричал, несмотря на то что мы стояли вплотную друг к другу, держась с двух концов за этот импровизированный (и, слава Богу, не обоюдоострый) меч правосудия. – Ты сумасшедший! Зачем ты ушел так далеко! Ты знаешь, что мог потеряться и тебя никогда бы не нашли?!» Признаться, я не ожидал такой экспрессивности, хотя в глубине души понимал, что был абсолютно неправ, оторвавшись на столь продолжительное время от вскормившего и кормившего меня коллектива. Подошедший Стигер был не столь резок. Он вообще меньше Этьенна был склонен к бурным эмоциям при оценке подобного рода событий, иными словами – к бытовой панике. Он только пробурчал нечто вроде: «Виктор, пожалуйста, впредь этого не делай!» Остальные ребята, казалось, всецело были поглощены установкой палаток и никак не отреагировали на происходящее. Джеф вообще скрылся в своей палатке и даже не подошел ко мне. Позже, уже за ужином, Уилл рассказал мне о том, что у них собственно стряслось, и только тогда я по-настоящему понял обуревавшие Этьенна чувства.

Как выяснилось, шедший последним Джеф вдруг обнаружил, что потерял мерное колесо – один из наших основных навигационных инструментов. Колесо это было прикреплено к его нартам и тихо катилось за нами, бесстрастно отмеряя пройденные мили. Скорее всего, Джеф шел на лыжах предводителя впереди своей упряжки, не оборачиваясь назад, а потому время, когда он обнаружил факт пропажи, могло существенно отличаться от времени, когда эта пропажа произошла. Так или иначе, но Джеф развернул своих собак и поехал обратно искать злополучное колесо. Остальные упряжки остались его ждать. А я в это время стремительно удалялся на север. Предводители буквально разрывались на части, оказавшись между мной и Джефом, и, естественно, нервничали. Слава Богу, на этот раз все завершилось благополучно, но ведь могло быть и по-другому. На следующее утро