Проблема состояла в том, что Грациано не мог спать. В бунгало, под шум вентилятора, пока Эрика пребывала в мире снов, он курил ночи напролет.

«Почему?» — спрашивал он себя. Почему сейчас, когда его мечты сбылись, он чувствовал, что это не его мечты и что Эрика, ставшая его женой, совсем не та жена, какую он хотел?

Внутри, где-то внизу живота, в нем зрело нечто, заставлявшее его чувствовать себя дерьмово. Нечто, медленно пожирающее тебя, изматывающее, как болезнь с долгим инкубационным периодом, нечто, о котором ты ни с кем не можешь поговорить, потому что, если проболтаешься, все рухнет.

Он бросил Флору, не сказав ей ни слова. Как самый последний мерзкий вор. Он разбил ей сердце и сбежал с другой. Оставил ее и привет. И все те глупости, которые он наделал, все обещания, что он ей дал, терзали его сильнее, чем три греческие Эринии.

«Я ведь попросил ее выйти за меня. Я набрался мужества и попросил ее выйти за меня, я дерьмо, дерьмо, а не человек».

Однажды ночью он даже попытался написать ей письмо. Но после второй фразы порвал листок. Что он ей может сказать?

«Дорогая Флора, мне очень жаль. Знаешь, я бродяга, так уж я устроен, я… засранец. Приехала Эрика, и я, и я… Не будем об этом».

А когда он в конце концов засыпал, то видел один и тот же сон. Ему снилось, что Флора зовет его: «Грациано, возвращайся ко мне. Грациано». А он стоял в паре метров от нее и кричал ей, что он здесь, но она не видела и не слышала. Он обнимал ее, но она оказывалась холодной пластмассовой куклой.

Сидя на пляже, он предавался воспоминаниям. Про их ужины и видеосеансы. Про уикенд в Сиене, где они целый день занимались любовью. Про планы устройства джинсового магазина. Про прогулки по пляжу в Кастроне. Потом вспоминал о том, как подарил ей кольцо, а она вся покраснела. Ему смертельно не хватало Флоры.

«Ничтожество. Ты все просрал. Ты потерял единственную женщину, которую смог полюбить».

Но однажды Эрика появилась на пляже в состоянии крайнего возбуждения.

— Я говорила с одним американским продюсером. Он хочет взять меня в Лос-Анджелес. Сниматься в фильме. Он говорит, что я именно тот типаж, который ему нужен. Он оплатит нам билеты, предоставит дом в Малибу. Это удача. На этот раз настоящая.

На самом деле Эрика была молодчиной, она довольно долго держала себя в руках, добрых два месяца придерживаясь своего решения не иметь больше дел с миром зрелищ.

— Правда? — спросил Грациано, приподняв голову с лежака.

— Правда. Я вас сегодня вечером познакомлю. Я ему и о тебе рассказала. Он говорит, что у него куча знакомых в мире музыки. Он большая шишка.

Грациано прикрыл глаза и, как в магическом кристалле, увидел свое ближайшее будущее.

Лос-Анджелес, поганая квартирка с картонными стенами, рядом с автомагистралью, без денег, без разрешения на работу, перед телевизором, с пустыми руками, а то и с дозой кокаина.

Все то же самое. Одно и то же. Как в Риме, только еще хуже.

Вот она, возможность! Возможность прекратить этот жалкий фарс.

— Нет, спасибо. Ты поезжай, а я не поеду. Вернусь домой. Уверен, это твой звездный час. Ты прорвешься, — ответил он, чувствуя, как внутри разливается счастье, испытать которое он даже не надеялся. О, этот прекрасный, замечательный продюсер, да благословит господь его и всех его родных! — О браке не беспокойся, он недействителен, если мы не зарегистрируем его в Италии. Можешь считать себя свободной, free.

Она прищурилась и озадаченно спросила:

— Грациано, ты сердишься?

А он приложил ладонь к сердцу:

— Уверяю тебя. Мамой клянусь — я счастлив. Я совершенно не сержусь. Ты должна поехать в Лос-Анджелес, если не поедешь — всю жизнь потом жалеть будешь. Я желаю тебе всяческой удачи. Но мне, извини, надо вернуться. — Он поцеловал ее и ринулся в турагентство.

А во время полета на высоте десять тысяч метров над Атлантикой он ненадолго заснул и ему приснилась Флора.

Они стояли на холме, и с ними были еще какие-то люди и серебристые медвежата, и маленький Билья, ползавший на четвереньках. Маленький рыжеволосый Билья.

145

Запыхавшийся Пьетро вошел в комнату Глории.

— Привет! — Глория стояла на столе, пытаясь достать книгу с верхней полки. — Ты что так рано?

Поначалу Пьетро и не заметил стоящий на кровати большой открытый чемодан, набитый одеждой, но потом увидел.

— Куда ты едешь?

Она обернулась и мгновение молчала в нерешительности, словно не поняла вопрос, но потом объяснила:

— Сегодня утром родители мне сделали подарок. За то, что меня пер… Завтра утром я еду в Англию. В конную школу рядом с Ливерпулем. К счастью, всего на три недели.

— А… — Пьетро бухнулся в кресло.

— Я вернусь в середине августа. И мы проведем остаток каникул вместе. Три недели — это на самом деле не так много.

— Нет.

Глория схватила книжку и спрыгнула со стола.

— Я не хотела туда ехать… Я даже с отцом поссорилась. Они мне сказали, что придется поехать. Они уже все оплатили. Но я скоро вернусь.

— Да.

Пьетро взял со стола игрушку йо-йо. Глория присела на подлокотник кресла:

— Ты же будешь меня ждать?

— Конечно. — Пьетро принялся раскручивать игрушку.

— Ты ведь не жалеешь?

— Нет.

— Правда?

— Ты не беспокойся. Тем более ты скоро вернешься, а у меня куча дел в моем месте, я там много рыбок собрал в садок… Знаешь, а я туда прямо сейчас и пойду, вчера, когда мы уходили, я забыл их покормить, а если они не будут есть…

— Хочешь, я с тобой? А чемодан я могу днем дособирать…

Пьетро натужно улыбнулся:

— Нет, лучше не надо. Мы там вчера шумели, охрана могла насторожиться. Правда, лучше я пойду один. А ты хорошо развлекись в Англии и не слишком много езди верхом, а то ноги кривые будут.

— А как же. Но… мы сегодня днем тоже не увидимся? — разочарованно спросила Глория.

— Днем я не могу. Я должен помочь отцу отремонтировать будку Загора, она за зиму сгнила.

— А, понятно. Значит, мы последний раз видимся?

— Три недели пройдут быстро, ты сама так сказала.

Глория кивнула:

— Ладно. Тогда пока.

Пьетро встал:

— Пока.

— Ты меня не поцелуешь на прощание?

Пьетро быстро коснулся губами губ Глории.

Они были сухими.

146

Грациано быстро проехал через Искьяно и выехал на дорогу, ведущую к дому Флоры.