– Слышала, как мать с отцом ругалась, – ответила Инка бескомпромиссно.

Собственно говоря, я тоже слышала родительскую ругань по этому поводу, но кто мой отец, узнать из их бесконечных взаимных упреков не удалось.

Инка мне нравилась, поэтому появление сестры я восприняла с энтузиазмом. И поверила ей стразу, безоговорочно.

Не только потому, что хотела поверить, но еще и потому, что у нас с ней были абсолютно одинаковые глаза.

Яркие, синие, сверкающие.

Такие же были и у Димки.

Странно, но я считаю, что наш папочка, Владимир Авдеев, человек-праздник, передал нам самое лучшее, что только мог передать. Свои невероятные глаза.

А во всем остальном мы были его полной противоположностью.

Как сказали бы методичные дотошные немцы, любящие определенность, мы были его «доппельгангеры».

Почему-то природа наградила нас способностью крепко держаться за близких людей. И если в этом будет необходимость, драться за них насмерть.

«Что ж, иногда жизнь заставляет это делать», – подумала я философски.

Трудность состояла в том, что общаться открыто мы не могли.

Димка жил в другом городе. С Инкой мы жили в одном дворе, но это проблемы не снимало.

Наоборот.

Это создавало дополнительную напряженность.

Когда мой формальный папаша, которого я сейчас называю «Александр Яковлевич», больше не мог игнорировать наше невероятное внешнее сходство, нас с Инкой развели по разным баррикадам.

Точнее говоря, попытались развести. Но этого не получилось.

Мы упорно продолжали общаться, хотя нам приходилось делать это тайно. Так, чтобы не попадать под перекрестный огонь, которым обменивались наши законные и незаконные родители.

И эта война, перенесенная в детские комнаты, сплотила нас так, как не сплачивает никакая дружба.

Ирка не была нашей кровной сестрой.

Не знаю, почему у нашего папочки не дошли руки до ее мамочки, но они по какой-то причине до нее не дошли.

Захлопотался, надо полагать.

Мы знали это совершенно точно, потому что сделали тест ДНК, в надежде установить наше с Иркой кровное родство. И получили отрицательный ответ.

Честно говоря, Ирку эта новость ужасно расстроила. Зато она была нашей сестрой по духу, если не по крови, поэтому разницы между ней или Инкой я не делала.

Или между Иркой и Димкой.

Вот так, скрываясь от родителей, пригибаясь к земле, чтобы не задела шальная пуля, мы образовали наше тайное надежное братство.

Моя мудрая бабушка, Анна Львовна, разделив свои деньги между мной и своим сыном, оставила для меня письмо, в котором советовала поделиться с Инкой.

В этом же письме она с бесконечной деликатностью сообщила мне о том, что я давно знала.

О том, что у меня есть сестра.

Но я считала, что у меня не одна, а целых две сестры и один брат. Этот факт только радовал мою душу.

Поэтому свою долю наследства я разделила на четыре части. Все получили равные куски пирога.

Кроме Димки.

Все, что мы могли для него сделать сейчас, – это по-человечески похоронить.

И мы это сделаем. Даже если придется перерыть этот проклятый лес собственными руками.

Я вздохнула и сжала руки в кулаки.

Поэтому я и приехала сюда. Не только из-за дружбы. Меня привело гораздо большее: родство по крови.

– Поменяй фамилию, – сказала мне Инка примерно два года назад. – Будешь Авдеева, как и я. Это твоя настоящая фамилия, ее и носи.

Но я подумала и отказалась.

Отказалась из-за чувства бесконечной признательности к моей бабушке, у которой хватило любви на чужого ребенка, не приходившегося ей внуком.

На меня.

Ее фамилию я и буду носить до тех пор, пока не умру. Особенно сейчас, когда любой фашиствующий ублюдок может посчитать смену моей фамилии своим личным достижением.

Я встала, подошла к выключателю и погасила боковые светильники.

Угли догорали в камине, пространство перед ним освещалось тревожным багровым светом.

Когда-то один умный человек по имени Архимед сказал следующее:

– Дайте мне точку опоры, и я переверну мир.

Мы с Инкой даже выучили смешное пародийное стихотворение на эту тему. Оно нам очень нравилось, хотя имя автора я со временем забыла.

Но сейчас я думаю вот о чем: какую точку опоры имел в виду Архимед?

Механическую или моральную?

В детстве мы с Инкой считали, что он имеет в виду обыкновенный рычаг, точка опоры которого находится где-то в пространстве. Мы даже проводили научные опыты, используя в качестве земного шара футбольный мяч, а в качестве рычага – хоккейную клюшку. Повернуть мир в такой игровой пропорции оказалось необыкновенно легко. В конце концов, Архимед был гениальным изобретателем!

Но сейчас я думаю, что мы с Архимедом ошибались.

Я думаю, что моральная опора гораздо лучше подойдет для этой амбициозной цели.

У меня таких точек опоры было целых три. До тех пор, пока подонок по имени Стефан не уничтожил одну из них. Жизненно важную для меня.

Да и не только для меня.

Странно, но никто из нас до сих пор не созрел для серьезных отношений с другим человеком.

У Димки не было близкой девушки, так же, как у меня с Инкой не было близкого мужчины.

Интересно: это случайность или закономерность?

Может, мы просто боимся обнаружить в себе черты нашего папочки? Человека-праздника, вечно собирающего пыльцу с поверхности цветочка?

Боимся, потому что знаем, сколько боли можем принести другим людям?

Боимся, что никогда не сможем стать для другого человека точкой опоры?

Я растерла виски и негромко приказала себе:

– Хватит.

Поднялась с дивана, подошла к стеклянной стене комнаты и прислонилась лбом к ее холодной поверхности.

На улице уже горели фонари, и в их неярком свете я увидела Сашу.

Он стоял перед воротами своего дома и, задрав голову, смотрел прямо на меня.

Но меня, конечно, не видел. Свет в комнате был погашен, угли источали лишь остатки тепла.

Я подняла ладонь, закрыла ею маленькую фигурку, видневшуюся в неярком уличном свете.

– Ты у меня в руках, – сказала я тихо.

Не знаю, что с ним произошло в той далекой и печальной стране, вечно раздираемой междоусобными войнами. И, наверное, не узнаю никогда. Он не расскажет мне об этом. А я никогда не расскажу ему о событиях того раннего воскресного утра.